После развода. Другая дверь (СИ). Страница 25

***

Прохор дал Илье Миньковскому верную характеристику. Тот действительно выглядел Барином. Причем с большой буквы.

Крупный лощеный мужчина лет сорока пяти, в дорогом костюме, уверенный и состоявшийся. На таких коллег по цеху, как Прохор Лядов смотрел свысока, снисходил.

- Это она? – проговорил, почти не разжимая губ, когда Прохор подвел ее.

Смерил Наталью оценивающим взглядом и прищурился.

Ощущение не из приятных, но ей нечего было стыдиться.

Одета неярко, но чисто и опрятно, волосы чистые, уложены в аккуратное каре, они у нее от природы чуть отдавали старым золотом и были объемные и блестящие. Руки всегда ухоженные, она за руками следила. Но возраст заметен, да, что ж поделать.

А господин Миньковский закончил свой осмотр и произнес:

- Представьтесь, кто вы?

- Наталья Астахова.

Он еще смерил ее взглядом, потом покосился на Прохора Лядова, но все же спросил:

- Вы уверены, что хотели бы учиться? Просто в вашем возрасте это обычно бывает поздно.

- Уверена, - проговорила Наталья.

Он повел плечом. А Прохор засуетился:

- Смотри, Илья Георгиевич, вот ее работы, - и развернул буклет. – Ушли все пять в первый же день!

Миньковский прищурившись смотрел на буклет, правильной формы губы кривились. Потом протянул ей визитку и, глядя свысока, произнес:

- Хорошо, можете подойти завтра в мою мастерскую к девяти утра. Я посмотрю, на что вы способны. Там и обговорим условия, если вы мне подойдете.

Довольно неожиданно звучала формулировка, но Наталья согласилась.

Правда, это означало, что ей придется подкорректировать график и на работе договориться. Но завтра к девяти она была по указанному на визитке адресу.

***

Конечно, волновалась.

Все-таки огромный перерыв, ей бы не мешало подтянуть навыки. Немного опасалась разочаровать мэтра. Илье Миньковскому ведь не зря платили за его работу огромные деньги. У него были и мастерство, и стиль, и качество проработки. К тому же этот человек обладал колоссальной работоспособностью.

Многое стало ясно, когда ее допустили в мастерскую. У него там работал целый штат художественных «негров». Сам мэтр обычно делал набросок и финальные штрихи, всю остальную работу выполняли его подмастерья.

- А, пришли? – окинул ее взглядом свысока и показал знаком в дальний конец мастерской. – Проходите.

Сам прошел вперед первым и остановился у мольберта.

Развернулся к ней и спросил:

- Что предпочитаете? Работать с нуля или продвигать уже начатое?

Смотрел при этом в сторону, и только под конец острый взгляд ей в глаза.

- С нуля, - сказала она.

Мэтр кивнул, показывая куда-то в сторону.

- Можете взять любой из свободных холстов. Кисти и краски там. Сегодня у вас пробный эскиз. В следующий раз, если останетесь…

- Благодарю, - проговорила она. – У меня все свое.

Снова оценивающий прищуренный взгляд, наконец мужчина произнес:

- Начинайте. У вас два часа.

Отошел и забыл о ней.

Труднее всего было отрешиться от всего, что происходило вокруг. Потому что в отличие от мастерской Проши Лядова, тут был настоящий цех «многостаночного» производства. И появление здесь нового лица не осталось незамеченным. На нее косились, ее оценивали.

Сначала она чувствовала эти взгляды как давление, в конце концов, смогла отключиться от внешнего. А дальше уже работалось легко.

Можно было, конечно, скопировать какую-то из картин, развешанных по стенам, но ей хотелось другого. Наверное, это была просто непонятная шалость. но она взяла и написала по памяти того молодого мужчину.

Вернее, свое впечатление о нем. Вышло схематично, но сходства она добилась. Особенно живым вышел взгляд.

Ровно через два часа Миньковский подошел и небрежно бросил:

- Покажите.

Смотрел долго. Так ничего и не сказал. Уже отходя, бросил на нее острый взгляд и обронил:

- Подойдете завтра к девяти.

***

Еще несколько дней Наталья приходила по утрам. Это было непросто, и на работе выкрутиться, и потом еще к концу дня забежать к Прохору. Но она уложилась в график.

Чего именно хотел от нее Миньковский, Наталья так толком и не поняла. Он менял ей задачу, время от времени подходил и молча стоял рядом, наблюдал, кривя губы.

Наконец в какой-то момент сказал:

- Завтра подойдите в мой офис, адрес у вас есть на визитке. Нужно кое о чем переговорить.

Это опять странно звучало, но она согласилась.

***

А вечером того дня ей позвонила Арина.

Впервые с того дня. Поздоровалась и сказала каким-то особенным тоном:

- А знаешь, завтра у нашего папы свадьба.

Откровенно говоря, Наталья поразилась. Хотелось сказать: «Ты мне звонишь, чтобы это сообщить? И только?» Но ведь это еще не все. Свою дочь она достаточно хорошо знала, поэтому ровным тоном проговорила:

- Я рада за него. Пусть будет счастлив в новом браке.

На том конце связи ощущалась какая-то эмоция, потом Арина сказала:

- Конечно. Ты же ничего сделала, чтобы бороться за мужа, и не подумала сохранить ваш брак.

Так и есть, Наталья не ошиблась, пошли претензии на уровне детского сада. Она просто промолчала.

Не считала нужным объяснять, что бороться можно, когда есть за что. А если тебе прямым текстом говорят, что ты больше не нужна, попытки удержать мужчину, который уже выбрал другую, выглядят бессмысленно и жалко. Но дочь пока еще слишком инфантильна и зациклена на собственной значимости, чтобы это понять. Ей проще обвинить ее, потому что кого-то обвинить надо.

И да, Арина еще далеко не все сказала.

- Тебе все равно, да? А вот Ксении не все равно. И знаешь, я многому научилась у нее!

Теперь некая эмоция ощущалась ярче.

- Научилась? – проговорила Ната. - Это хорошо.

- Именно! Она научила меня тому, чему ты не могла научить никогда!

Вот он, упрек, ради которого Арина ей звонила.

Это неприятно и очень больно. Когда обесценивают тебя как мать. Уничтожают двумя словами все, что ты сделала.

Можно просто диву даваться, куда все исчезает? Ведь это же ты не спала ночами, пела колыбельные, заплетала косички и завязывала бантики, вела в школу, помогала решать маленькие детские проблемы.

Но потом тебя просто подвинули в сторону вместе с твоими устаревшими методами воспитания. Потому что все это никому не нужно.Оно и понятно, в семье Проничевых были свои методы и своя мораль.

А теперь выясняется, что ты кому-то что-то «недодала».

- И что же это? – спросила Наталья.

- Умение поставить себя так, чтобы тебя все уважали. Вот Ксения умеет правильно вести себя.

А, ну конечно.

- Что ж, я желаю, - сказала она. - Чтобы это умение принесло тебе счастье.

- Можешь в этом не сомневаться! У меня в жизни все будет замечательно. Не вижу причин для скепсиса, мама.

Этот разговор уже начал утомлять, даже если имеешь нервы как канаты, все равно у всего есть свой предел. Наталья потерла глаза.

- Арина, - проговорила устало. – Зачем ты звонишь?

- Неужели непонятно?! У отца завтра свадьба. Могла бы и поддержать.

Ей даже весело стало.

- Поддержать? Кого? Отца? И как ты себе это представляешь?

- Все. Я больше не хочу на эту тему даже разговаривать. Я к тебе по-человечески, а ты вот так всегда!

Дочь наконец прервала вызов.

Наталья еще некоторое время смотрела на гаждет в своей руке.

Осадок такой, что выжигает кислотой.

Она могла понять Арину. Чисто по-человечески. Чувствовала неуверенность, которую дочь старательно прячет за какой-то подростковой бравадой. Ведь с того момента, как отец женится во второй раз, в ее жизни может измениться многое. Или не многое, но изменится, и это факт.

Да, хочется уберечь своего ребенка от ошибок. Закрыть собой, забрать боль. Но опять же. Как быть, если в тебе не нуждаются, а все, что ты говоришь, воспринимается в штыки? Выход тут один – молчать.

В конце концов, Арине уже двадцать четыре, достаточно взрослая, чтобы делать свой выбор и учиться проблемы решать самой.