Белое и Черное (СИ). Страница 40

Налитая молочная грудь в разрезе тонкой рубашке так и притягивала плотоядный взгляд мужчины. У него дымилось в паху от предвкушения постельных баталий. Все мягкие складочки пощупать, помять, попробовать на вкус. Сегодня жена особенно ярко пахнет ванилью, молоком и яблоками… Держите Травкина семеро — не удержите.

Юлька загадочно улыбалась и тянула резину, мастерски заводя своего полковника до каленого…

— Юль, пойдем, я тебе… спинку помну, — он чуть слюну не пустил, подбираясь по шажочку ближе и ближе. Встал за спиной. Вздохнул, глянув на их отражение: красавица и чудовище…

Она, словно услышала мысли. Отложила расческу и подняла на Сережу глаза. Стальные серые, поблескивающие ртутью и серо-голубые — чистые, как хрусталь встретились. Коротнуло разрядом.

— Родной, я так тебя люблю. И слава Богу, что нас свела ночь. Улица. Фонарь.

— Юлька, ты мне зубы не заговаривай! — человек действия, подхватил ее рывком на руки и понес в постель, захватив нежные губы поцелуем, наращивая давление и напор, показывая жажду.

Водил грубыми ладонями по всему телу, освобождая его от материи. Целовал каждый пальчик, каждую фалангочку. Юля обнимала, ластилась, постанывает ему в шею, одобряя настойчивое стремление к плотности. Кожа к коже. Раскрывалась навстречу. Бархатное ее тело так органично вписывалось в его… Всеми изгибами, словно создано именно по заказу для Травкина.

Какую ерунду лепечет Юлька, что поправилась? Все на месте! На самом правильном месте — под ним.

А после первого полета можно и о фонарях поговорить. Вплоть до второго захода.