Саженец (СИ). Страница 48

Тот немного подобрался и как-то даже растерялся.

— И да, — добавил Беромир. — Передай расу, что мое предложение действует разом. Или он его принимает все, или ничего у нас не получится. И мы будем добывать соль на севере и искать торговый путь в земли Галлии и Британии. Ну и работать я буду только с тобой.

— В каком смысле?

— В таком, что и на порогах, и при крепости должны находиться твои люди. Все ж таки ты мне родич. Да и повоевать мы успели, так что имеем уже уважение друг к другу. К иным бэгам у меня доверия нет.

— Хм… — нервно улыбнулся Сусаг, а глаза его алчно сверкнули. — Ты понимаешь, что просишь?

— А что именно не так?

— Прекращение выплаты дани, провозглашение тебя князем и этот торг у стен твоей крепости… это все потребует расу признать тебя пятым бэгом роксолан. А всех людей, что пойдут под твою руку — нашими людьми.

— С запретом набегов и продажи в рабства их, так?

— И это тоже… но куда важнее, что в случае нужды тебе придется выступать в поход. По призыву раса. Ты готов на это?

Беромир замер, задумавшись.

Ему такой расклад как-то в голову не приходил. Бегать по степи и воевать за интересы правителя роксоланов хотелось ему меньше всего. Не по тому, что сложно. Нет. Судовая рать весьма маневренна и подвижна. Превосходя в этом плане любую степную конницу. Только время на это все тратить не хотелось…

— Если рас будет призывать Беромира только тогда, когда кто-то угрожает нашему торговому пути, — произнес мужчина в тоге, — Рим согласен. Более того, он поддержит этот поход своими войсками из Оливии и своими кораблями, если это потребуется.

— Эм… — хлопнул глазами Беромир удивившись.

Маркус же, закончив переводить, сам на квестора уставился с немым вопросом. Тот же, выдержав паузу, уточнил:

— Есть возражения?

[1] Fide, sed reprehendo можно перевести с латыни, как «доверь, но проверь».

Часть 3

Глава 4

168, серпень (август), 31

— Кто ты? — раздался смутно знакомый голос со спины.

Беромир повернулся.

Перед ним стоял Путята — биологический отец этого его тела. Он присутствовал там, на переговорах в донжоне. Но молчал и просто наблюдал, не встревая. Сейчас же, поймав подходящий момент, решил подойти и поговорить.

— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — философски ответил парень, хохотнув и порадовавшись тому, как ловко сумел перевести реплику Фауста. — А если без шуток, то странный вопрос, конечно. Я твой сын.

— Нет, — покачал он головой.

— Что значит «нет»?

— Когда я тебя видел последний раз, ты был другим.

— Все мы меняемся. — пожал плечами Беромир.

— Но не так…

— Как «так»?

— Ты изменился даже внешне. Я с трудом тебя узнал. Словно ты не мой Неждан, а кто-то из дальних наших родичей с некоторым сходством.

— Это все из-за того, что я окреп телом.

— Это тоже удивительно. Но… нет. Лицо. У тебя изменилось лицо.

— Отец… ты просто многое пережил, и память тебя подводит. Я все эти годы был на виду у Красного листа и прочих помнящих меня с самого раннего детства.

— Ведуны… проклятые ведуны… — покачал головой Путята с какой-то ноткой отчаяния в голосе. — Что они натворили!

— Да что они могли сделать⁈ О чем ты толкуешь?

— В наши дни уже и о том и не сказывают, но еще мой дед…

И дальше Путята поведал Беромиру классическую легенду из архетипа «короля под горой». Вариацию на эту тему. Дескать, древний витязь спит в своем кургане. И только в тяжелые времена его может пробудить призыв круга ведунов Священной рощи. Ну и прочие бла-бла в том же духе.

— Хм… Знаешь, не сходится.

— Что не сходится?

— Этот твой витязь спит в своем кургане. Если его разбудить, то он проснется и выйдет из него. А я тут при чем? Не сходится ничего. Думаю, что мухи с кашей мешать не стоит.

— Все сходится, — с нажимом произнес Путята. — В предании не сказано, как именно он проснется. Ты умер. Там. В реке. Кем ты пробудился? Обновленным собой или нет? Я вижу, что нет. Ты — не мой Неждан. Ты кто-то другой. К тому же ты ведаешь о делах минувших, о землях далеких, сказывая о них так, словно видел их своими глазами. Говоришь на никому не ведомом языке.

Беромир промолчал. Оправдываться не хотелось, да и выглядело это все глупо. Хотя педалирование поднятой темы ему совсем не нравилось.

— Чего не отвечаешь?

— Какой мне смысл возражать? Думай, как пожелаешь.

— Назови свое истинное имя.

— Отец, тебе нужно быть очень осторожным с пивом, медом и вином. Ты бы еще попытался провести ритуал экзорцизма.

— Чего? Какого еще цизма?

— Так ученые мужи называли изгнание духа, вселившегося в чужое тело.

Путята подобрался и как-то напрягся.

— Что? Уже вы все заготовили для этого? — наигранно удивился Беромир.

— Нет! Я не стану этого делать! Мы об этом даже не говорили!

— О чем «этом»?

— Изгонять тебя из тела моего сына. Он умер. Там. В реке. Я видел. А ты… нет, я не стану тебя изгонять. Ты слишком много добра несешь нашим людям.

— Отец…

— Какой я тебе отец? — невольно отступил он. — Ты, мыслю, на многие поколения меня старше. Сколько тебе лет?

— Мда… — покачал головой Беромир. — Давай уже хватит? В конце концов, подобные разговоры не имеют никакого смысла. Лучше расскажи, что у вас там приключилось. Как мама и сестры?

— Мама… хм… Моя жена жива-здорова, а дочь осталась лишь одна. Рокосланы нас почти не кормили, когда гнали на продажу.

— Ты сейчас на службе Рима?

— Да. Возглавляю ауксилию при векселяции легионной, что стоит в Оливии.

— И все? Ничего больше сказать мне не хочешь?

— Мне сложно говорить с тобой. Непонятно. Как с сыном не могу, ибо не сын ты мне, а с чужаком о таком не беседуют.

— И что может изменить этот взгляд? Или ты хочешь порвать со мной вовсе и просто держаться стороной?

— Скажи свое истинное имя. Оно умрет со мной. И я никогда его не использую для чародейства или заговора.

— Вот заладил… — отмахнулся Беромир.

— Это доверие, — пожал плечами Путята. — Я должен понимать, кого принимаю в свою семью.

Беромир промолчал.

Так и стояли минут пять, не меньше. Молодой ведун, отвернувшись от отца, смотрел на медленно текущие воды Днепра. А тот не торопил его и просто ждал. Пока, наконец, не добавил:

— Ты сам решай.

— Что решать?

— Нужен тебе отец и семья, али нет.

Беромир фыркнул с раздражением.

— Ты ведь видишь, как все к тебе относятся? Думаешь, отчего ты, ведун Близнецов, а до сих пор не вошел в Священную рощу? Они не знают, как с тобой поступить. Ибо ты ни жив ни мертв.

— Это ведуны тебя послали?

— Да. — нехотя и не сразу ответил Путята. — Я вообще не хотел с тобой разговаривать.

— Почему? Я разве кусаюсь?

— Ты-то? Неужто не задумывался над тем, сколько крови уже на твоих руках? Ты ее льешь так, словно тебе оно дело привычное. Покойных врагов проклинаешь, страшно. О… слухи о тебе идут такие, что кровь в жилах стынет. Про тебя даже роксоланы с уважением говорят. А они уважают только тех, кто льет чужую кровь, что водицу.

— Хорошо. Что ты, хм, ладно, они — эти ведуны, от меня хотят?

— Чтобы ты назвал свое истинное имя мне. А я принес бы тебе клятву молчания и признал своим сыном. Включая в род и клан.

— Даже так? И кем же я предстаю в их глазах?

— Древним витязем, который волею Перуна и рукою Велеса пробудился в теле моего мертвого сына.

— Разве я мертв?

— Ты не живой и не мертвый. Вне смерти и рождения. Ты дышишь, но кто ты? Чей ты? Откуда ты?

Беромир вновь промолчал.

Путята же достал нож поясной и произнес, глядя в глаза молодому ведуну: