Развод в 50. Катись отсюда! (СИ). Страница 6

Сегодня мне никуда не надо было спешить, поэтому я не ставила будильники и спала с чистой совестью.

Меня разбудил грохот посуды и запах готовящейся еды.

Я мигом села в постели и принюхалась. Муж готовил. Жарил что-то…

И, разумеется, не включил вытяжку. Не нравилось ему, как она шумно работала, видите ли…

Зато запахи еды, разносящиеся по всей квартире, ему, видимо, были по душе!

Жареным беконом пахло даже в спальне.

Бекон тебе жареный? Ах ты, скотиняка! Тебе и бекон нельзя!

Так и помрешь! То ли от сердечного приступа, то ли от высокого холестерина в крови! А желчный? Твой желчный не скажет тебе спасибо, идиот!

Забыл, как весной загибался и сидел на одних кашках и жидких супах на овощных бульонах?

Господи, какой же ты непробиваемый, упрямый… осел!

Как же ты меня достал…

Мам, прости… Когда ты предупреждала, что я с этим чубатым ослом намучаюсь, что слезы буду лить в подушку, я сказала тебе:

— Не твоё дело, мама! Или ты хочешь, чтобы я всю жизнь была одинокой, как ты? Чтобы жила без любви и была несчастливой? Он делает меня счастливой, он заставляет меня улыбаться…

И ещё обалденно целуется, а в постели… я не знала, можно ли столько кончать? Трахаться и кончать, кончать и трахаться.… Потом вылезать из постели только для того, чтобы быть коварно соблазненной и тайно облапанной… да даже в людном месте. Ох уж эти тайные поползновения в мои трусики… Они сводили меня с ума, мой мозг отключался. Я была слепо и беззаветно в него влюблена!

И, разумеется, все предупреждения мамы были для меня бесполезной болтовней, на которую не стоит обращать внимания.

Но теперь я понимаю, о чем говорила мама…

Мой муж — упрямый слепец, который сначала делает, потом думает.

Сначала живет на полную катушку, потом спешно латает дыры — бюджета и ресурсов организма.

И нет, блин, не сам латает, но несет повинную голову мне: «Без тебя тут не обойтись, Наташ… Без тебя тут сам чёрт ногу сломит…»

Я веду домашний бюджет, потому что нельзя доверить козлу капусту…

Все его обследования, походы по врачам… Все делается только со мной, в моем присутствии…

Потому что этот пятидесятилетний, здоровый мужик на дух не переносит врачей, больницы и жутко боится игл. Никому не признается в этом, даже мне. Но всякий раз, когда ему ставят капельницу, я держу его за руку, и он плющит мои пальцы своими…

И все это под соусом:

— Ты зря тут сидишь, Наташ… — сипло. — Я же хорошо справляюсь. Но ты, как обычно, за меня трясешься. Трусиха…

— Ещё какая трусиха. Не отпускай мою руку, Вань.

— Нехорошо тебе, да? — спрашивает с натянутой улыбкой, а сам бледный, как смерть.

— Очень. Очень нехорошо, Вань…

Мама была права.

Я намучаюсь с ним…

Уже намучилась.

И по привычке хочется встать, отругать, но потом…

Я вспоминаю, как он вчера меня обозвал, как втоптал в грязь, унизил, как обесценил мою заботу и любовь…

Как обозвал скучной и старой, а я всего лишь берегла его, чтобы он коней не двинул раньше времени.

Всего полтора месяца назад он пережил инфаркт и лежал, едва живой, говорил, что умирать совсем не хочется…

Но уже сейчас, когда ему чуть-чуть полегчало, муж возомнил себя жеребцом и начал винить меня… в том, что мы скучно живем…

Полтора месяца регулярного, но сдержанного секса, сбалансированного питания!

Вот его предел.…

И вместо того, чтобы встать и направить осла на путь истинный, я всего лишь открываю окно на проветривание, открываю книжку, которую вчера не дочитала… Страниц сорок осталось.

Как раз успеют приготовить и привезти мне завтрак из доставки.

Сегодня я не буду стоять у плиты, не стану докучать мужу напоминаниями принять таблетки.

С сегодняшнего дня Иван — на самообслуживании, самообеспечении и самоудовлетворении.

Глава 8

Наташа

Поклявшись себе, что не стану охать и ахать вокруг муженька, что не буду опекать его, словно заботливая наседка, я перевернулась на другой бок, подоткнула одеяло и погрузилась в чтение.

От приятного досуга меня отвлекло позвякивание посуды за дверью.

Прислушиваюсь….

Через миг посторонний звук только усиливается, и я понимаю, что это уже здесь.

В спальне.

За моей спиной.

— Доброе утро, — раздается зычным голосом мужа.

Таким возгласом можно будить служивых, задремавших на посту.

Или разгонять бездомных котов, устроивших ор под окнами.

Но будить жену… плохая затея.

Я зла на Ивана, поэтому вредничаю.

Автоматически выходит.

Само собой.

Он выливал на меня раздражение и как только не обозвал мою заботу о нём.

Полтора месяца с момента инфаркта прошло, а он считает себя молодцом хоть куда и готов скакать без передышки, к блядям отправился.

В злачное место!

У моего недовольства весомые основания, которые не стереть и не забыть.… по щелчку!

Развернувшись, я с удивлением отмечаю, что Иван приготовил завтрак и разместил его на столик на колесиках!

Надо же… Даже в кладовку слазил за столиком.

Сто лет в обед его не доставали.

— Позавтракаем? — предлагает муж.

От вида яичницы, плавающей в луже масла, с пересушенным беконом, у меня затикал нерв на левом глазу.

Иван — так себе кулинар, буду откровенной.

Он пытался украсить зеленью свое творение и порубил петрушку, которую я не ем.

С ветками.

В компанию к яичнице отправился нарезной белый батон, щедро сдобренный арахисовой пастой.

Сплошные жиры, углеводы! Совсем немного белка и почти никакой клетчатки…

В кружках дымился сваренный крутой кофе. Настолько крутой, что из глаз вышибло слезу.

— Завтрак в постель? — удивляюсь. — Может быть, ты мне ещё и цветы принес, Вань-ка?

— Цветы тоже были в планах, — сощуривается. — Но доставка больно поздно будет. После обеда. Так что давай позавтракаем так, а ты представь, что здесь — цветы.

— Спасибо. Тогда и ты представь, будто я довольна осталась и сказала тебе спасибо, — ответила я, уткнувшись в книжку.

Краем глаза замечаю, как вытягивается лицо Ивана.

Оскорбившись, он даже приподнялся с кровати, на которую успел присесть.

Взволнованно поправляет приборы, перепутав их местами.

— Что не так-то? — спрашивает.

— Мы договорились быть честными, да?

— К чему это ты клонишь?

— К тому, Ванька. Ты спросил, что не так, — делаю паузу. — Все.

— Что?! — вскочил, покраснев.

— Все не так, — добиваю его. — Абсолютно все. Я не ем яичницу-глазунью. Масло добавлять не стоило, бекон и так жирный. К тому же ты его пересушил. И, если ты не заметил, я год сижу на безглютеновой муке, а белый хлеб у нас ешь только ты. И на арахис… Ванька… На арахис у меня аллергия высыпает! Уж это ты мог запомнить? Или нет… Ах нет, куда нам… Мы же просто соседи. Так что… Забирай свой завтрак и трескай его в одиночестве. Сосед.

Иван смотрит на меня с шоком, гневом и… недоверием.

Гремучая, честно признаться, смесь.

Меня аж колотит от собственной смелости.

Я не позволяла раньше высказывать свое недовольство вот так сразу, открыто, хлестко!

Старалась сгладить углы, прийти к компромиссу, всегда хвалила его за старания и благодарила за внимание, помощь…

И чего я добилась?

Он обозвал меня скучной и променял на поход к шалавам, обесценил мою любовь и заботу.

Теперь он узнает, как быстро любовь может стать горьким пеплом.

— Ты.… — хрипит. — Ты что с моей Натахой сделала?

— Ничего, Ванька. Просто Наталье надоело быть для тебя Натахой.

— Не называй меня Ванька.

— Ты называешь меня Натахой, Ванька. Как будто я тебе.… Впрочем, неважно. Мы же соседи. Будь добр, увези это… Воняет!

— ЧТО?!

У него аж пар из ушей.

— Ты же знаешь, я не мастак на кухне торчать у плиты. Но ради тебя…