Муля, не нервируй… (СИ). Страница 41

И вправду — началось.

Она, точно, как Мулина мама двумя днями ранее, подпёрла щёку рукой и смотрела, как я пью кисель и поедаю ватрушку.

Наконец, с десертом было покончено, и Полина Харитоновна сочла нужным начать разговор:

— Муля, а ты слышал последнюю новость?

— Что Колька Орфею чуть эполеты не поломал?

— Нет, не эту, — с досадой отмахнулась от столь малозначительного события Полина Харитоновна, — Ложкина-то наша замуж собралась!

— Ну, я в принципе, обратил внимание, что они вместе живут, — дипломатично ответил я.

После столь сытного ужина обсуждать матримониальные планы Ложкиной вот уж точно совсем не хотелось. Но вот Полина Харитоновна жаждала эту ситуацию всесторонне проанализировать. А так как ужином меня угостила она, так что пришлось сидеть и слушать.

— И вот Варвара Карповна прописана здесь, в комнате, — начала издалека Полина Харитоновна и с намёком посмотрела на меня.

Я кивнул, хоть намёк предпочёл сделать вид, что не понял.

— А Пётр Кузьмич — у себя в коммуналке, — продолжила она, стараясь сдержать раздражение от моей непонятливости.

— Да. Я слышал эту историю.

— И они хотят в Костромскую область уезжать, — многозначительно сказала Полина Харитоновна.

— И это тоже слышал, — сказал я, — но вроде как Печкину два года служить ещё.

— Не два, — усмехнулась Полина Харитоновна, — Лиля проверила. Ему год и восемь месяцев осталось.

— Мда, — я покачал головой.

— Так что они сперва распишутся, потом Пётр Кузьмич пропишет Варвару у себя. А после они по обмену комнату, или, может, даже квартиру, в Костроме получат. А в деревню будут на лето ездить. Пётр Кузьмич в Костромской театр по переводу пойдёт служить.

— Дела, — удивлённо покачал я головой.

— Так это! — сказала Полина Харитоновна и посмотрела на меня, — Муля, ты поспрашивай там, у себя в Комитете, может, они Орфея в Варварину комнату переселят? А то куда это годится⁈ Такой известный певец и в чулане живёт. Стыдоба. К тому же он молодой, а ну, как женится, дети пойдут. И как оно будет?

— Я-то могу поспрашивать, Полина Харитоновна, — осторожно ответил я, — и вполне даже может быть, что его и переселят туда. Но ведь вам от этого не легче. Мы же уже на эту тему говорили. Вот его переселят, а на это место, в чулан, кого другого поселят. И как оно будет, если человек плохой попадётся? Склочный, на пример? Или такой, как вон Софрон тот же?

— Пока суд да дело, у Лильки с Гришкой, может, уже лялька появится. Им давно второго ребёнка надо.

— Но у Лили же карьера в театре…

— Да какая там карьера! — фыркнула Полина Харитоновна, — им жилплощадь в первую очередь расширять надо. А не выйдет с театром, так на почту пойдёт. Так ты поспрашиваешь?

Я пообещал поспрашивать. И она ретировалась.

А я решил выйти на кухню. Ну ладно, чего уж тут самому себе врать. Я решил заглянуть на кухню, вдруг там кто есть, стрельну сигарету (вот теперь будет точно последний раз!).

На кухне была только Фаина Георгиевна, и да, она курила. И да, я опять стрельнул у неё сигарету.

Затянувшись, я посмотрел на неё и сказал, еле сдерживая торжество:

— Ну и как? Что теперь скажете? Получилась ли моя программа успеха для Ложкиной?

Но Злая Фуфа не была бы Злой Фуфой, если бы прямо после этих слов затрепетала от восторга и бросилась ко мне с возгласами «о, да, Муля, ты был абсолютно прав! Помоги мне переступить эту ступеньку Судьбы! Я верю в тебя! Ты лучший, Муля!».

Это в идеале.

А в реальности, стоя у форточки в замызганной кухне, она посмотрела на меня насмешливым взглядом и сказала:

— Ну и что? Сосватал Ложкину за первого попавшегося деда и думаешь, что уже всё получилось?

— Но ведь получилось же! — мне даже обидно стало на такое её недоверие. — Теперь вы верите мне? Кстати, а кого бы вы хотели сыграть в главной роли?

— Разве что Дон Кихота, — буркнула Фаина Георгиевна и отвернулась, выпуская дым в форточку. — Хотя с такой жопой они мне только роль Санчо Панса могут дать…

— Не вопрос, — пожал плечами я, — Ну, так как? Поработаем?

— Ну, уж нет, — покачала она головой и выпустила дым в форточку. — Я тебе не юная пионэрка, чтобы велась на красивые обещания.

— То есть вы не хотите изменить свою судьбу? — рассердился я, — и зачем тогда был весь этот цирк?

— Почему же не хочу⁈ Ещё как хочу! — покачала головой Фаина Георгиевна. — Но с Ложкиной, я считаю, у тебя вышло случайно. Да и то, не у тебя, а у этого Печкина. Они также могли встретиться и на базаре…

— Но они встретились у меня в комнате, — не согласился я, — и Ложкина ему даже фингал поставила.

— А он её за это полюбил… — хохотнула Фаина Георгиевна.

— Ладно, — я затушил окурок и собрался уходить. — Не хотите, как хотите. Я не заставляю. Спокойной ночи, Фаина Георгиевна.

— Подожди! — окликнула меня она своим хорошо поставленным глубоким и категоричным голосом, — не спеши, Муля! Я не сказала, что не хочу! Хочу. Просто я хочу быть уверена, что всё будет хорошо. Слишком много у меня в жизни было разочарований…

— А как мне вам доказать? — буркнул я уже безо всякого энтузиазма.

— Не сердись, Муля, — примирительно сказала Фаина Георгиевна. — Признаю, это была моя ошибка, с Ложкиной. Я думала, что у тебя с нею ничего не получится. А оно вон как. Получается, она была такая злая, потому что страдала от ненужности и одиночества. Как и я. Но у меня хоть эпизодические роли бывают, а у неё, кроме этой коммуналки — ничего больше.

— Я и не сержусь, — сказал я сердитым голосом, и Фаина Георгиевна засмеялась.

— Ох, ты бы себя сейчас видел, Муля!

Я рассмеялся тоже.

— Мир? — спросила Фаина Георгиевна.

— «Программа Успеха»? — вопросом на вопрос ответил я.

— Слушай, Муля, не делай мне нервы, — имитируя специфический одесский говор весело сказала Фаина Георгиевна, — кто из нас должен отвечать вопросом на вопрос?

— А куда деваться? — задал вопрос я.

— Ох и Муля! — со смехом всплеснула руками Фаина Георгиевна. А потом её взгляд стал серьёзным. — Давай сделаем так. Чтобы окончательно развеять мои сомнения, сделай то же самое с другой кандидатурой. Но задание я тебе усложню.

— Слушаю, — я с азартом посмотрел на неё.

— Я предлагаю взять две кандидатуры. — Она хитро посмотрела на меня и ехидно прищурилась.

— Оглашайте сразу весь список! — с деланным пафосом сказал я и выпятил грудь колесом.

Раневская расхохоталась.

— А что это вы тут шушукаетесь? — на кухню заглянула любопытная Белла и перебила наш спор.

Вид у неё был уставший, под глазами, несмотря на толстый слой грима, проступали круги и мешки. Она вошла на кухню и тоже закурила.

Само собой, при ней обсуждать дальнейшие варианты не представлялось возможности. Поэтому перешли на нейтральные темы.

Точнее перешла Белла. Она крепко затянулась и сказала, выпуская дым в форточку:

— Вы Ложкину видели?

При этом тон её был непередаваем. В нём было всё: и восхищение от внезапной перемены с, казалось бы, полностью понятным человеком, и осуждение нравов, и обычная злая бабья зависть.

— Расцвела! — похвалила меня Фаина Георгиевна.

— Ну, не сильно она и расцвела, — буркнула Белла, — хотя папильотки у меня одолжила. Причёску вон сделала. Сегодня, сказала, пойдёт в парикмахерскую краситься.

Так-то Белла не поняла, она решила, что похвала была Ложкиной. Но на самом деле только мы с Фаиной Георгиевной знали, кто за всем этим стоит. И кого похвалила актриса.

— Но это же хорошо? — сказал я нейтральным голосом.

— Что тут хорошего⁈ Вот что хорошего⁈ Нашла себе мужика на старости лет и что теперь⁈ Веры им нету никакой! Поматросит и бросит! А она потом рыдать в подушку по ночам будет.

— Эх, Белла, Белла, — вздохнула Фаина Георгиевна, — сколько прожила и ничего-то ты в жизни так и не поняла… пусть у них хоть один день — вот так, в любви, пройдёт. Но зато он будет, и она потом будет всю оставшуюся жизнь его вспоминать…