На цепи (СИ). Страница 28

Сейчас же на хуторе трактирщик разжился несколькими бочонками отличного пива, которое брал исключительно для внутреннего употребления. Увидев экспедитора – решил презентовать ему одну бочку. Загладить вину, так сказать.

Поехал догонять и увидел, как я в одиночку расправляюсь с экспедитором и двумя его здоровыми помощниками. Трактирщик не стал задерживаться и быстро рванул к себе.

Самое интересное, что его воспоминания точно соответствуют тому, что он говорит. Погрузившись в его воспоминания, я действительно увидел себя. Свое перекошенное яростью лицо, куртку, которая так понравилась гоп-стопникам в Риге, льняную рубашку, которая так понравилась мне.

В общем, это действительно был я. Никаких сомнений. За одним только исключением. В это время я был на стенах Риги, отбивался от орков. Шереметьев тому свидетель и еще несколько десятков людей и орков уж точно.

Так что, очевидно, здесь опять поработали лицедеи. Вот только на кого?

И еще одна странная, но важная деталь. Тот я на поляне, был одет также, как я на стенах Риги. Между тем у меня был целый сундук вещей, который сейчас благополучно едет со мной в карете.

Значит, лицедей лепил мой образ не с какой-нибудь картинки, написанной местным маляром, а так сказать, с прямой трансляции.

Похоже, тот, кто играет против меня, обладает умением передавать информацию ни только путем посылки гонца за тридевять земель. И это тоже надо будет учесть.

Вот интересно на чем эта технология базируется на магии или науке. Впрочем, какая разница, сейчас не до этого. Потом разберёмся. Один умник вообще сказал, что с определенного момента любая технология становится магией.

Пока я размышлял, трактирщик закончил свой рассказ, и все выжидательно уставились на меня.

Что же делать? Сказать, что трактирщик врет, будет неправильно по отношению к нему. Человек просто рассказал, что видел и все. В этой истории сейчас самое главное - это позиция Крынкина.

Он якшался с лицедеем, который совершил как минимум одно убийство здесь, на постоялом дворе. Непонятно, зачем он это сделал, но это попытаемся выяснить, пошарив в голове поручика. Поэтому не исключено, что он до этого совершил и убийство экспедитора.

Нет, скорее его совершил, всё-таки тот, кто принял потом его облик.

Опять меня занесло не туда. Вот люблю я иногда распыляться, а надо решать проблемы по мере их поступления.

- Господа, я не понимаю, о чем говорит этот трактирщик. Когда убивали Опанасенко, я защищал Ригу. Тому много свидетелей, и среди них, между прочим, и князь Репнин, генерал-губернатор Лифляндии.

- Да поручик, Андрей Борисович, мужественно дрался на стенах Риги! Я тоже видел его в деле! Да еще в каком деле! – выступил на мою защиту Сергей.

Пока Шереметьев с увлечением рассказывал о наших славных подвигах, я аккуратно коснулся мыслей и чувств Крынкина.

Григорий Михайлович и сам не верил, что чиновника убил я. Однако его больше всего волновал вопрос, знаю ли я о том, что он встречался с лицедеем.

Еще Крынкин боялся, что я каким-то образом узнаю, что в Преображенский полк его направило Братство. Что за Братство мне понять не удалось. Но даже думал он о нем именно так - с большой буквы Б.

Оказывается, что наш арест, чуть ли не первое его задание, за все время его недолгой службы в Преображенском полку. Да и сама служба у него была недолга. До этого Крынкин год проторчал в каком-то тыловом гарнизоне на интендантской должности. Ничего удивительного, что его собственные подчиненные относились к нему, мягко говоря, со скепсисом.

Лицедея ему в помощь прислало тоже Братство. Причем сам Крынкин до конца не был уверен, кто кому должен помогать. Он лицедею или лицедей ему.

Когда мы вчера прибыли на постоялый двор, лицедей подошел к Крынкину и показал условный знак Братства. Что это за знак было непонятно. Однако встречи Крынкин не обрадовался. На его вопрос, что он, Крынкин, должен делать, лицедей ответил:

- Выполнять, что предписано и доставить этих двоих в Тайную Канцелярию, желательно в кандалах. Остальное не ваша забота.

- К сожалению, в кандалах не получится. Один из них - прапорщик лейб-гвардии. Его взятие под стражу не поймут ни мои люди, ни тем более его, - ответил тогда Крынкин.

- Что так? – удивился лицедей.

- Они очень быстро спелись, вспоминая минувшие дни.

- Что ж, я думаю, я смогу помочь. Но дальше сами, пожалуйста. И хорошо бы, чтобы письма князя Репнина не доехали до князя-кесаря.

После убийства Ионыча, поручик не сомневался, кто был тем вторым Петро, что убил его подчиненного. Не то чтобы он это точно знал, но всякие темные слухи о лицедеях до Крынкина доходили. Но слухи к делу не пришьёшь.

Погрузившись в мысли Крынкина, я на недолго выпал из реальности. Вернул меня туда голос поручика:

- Ну хватит ваших побасенок, прапорщик. Все это, конечно, хорошо, но теперь получается, что Ермолича видели на месте злодеяния дважды. И один раз, как он совершал это злодеяние. Так что я все-таки вынужден взять вас под стражу. Обоих.

- Вы не посмеете, Крынкин, - возмутился Шереметьев.

- Еще как посмею.

Шереметьев попытался выхватить шпагу. Крынкин свистнул, и к Сергею подскочили двое преображенцев и быстро скрутили руки за спиной. Тоже проделали со мной.

- Найдите у них бумаги и передайте их мне, - скомандовал поручик.

Преображенцы, морщась и кривясь, но обыскали нас. Естественно, ничего не нашли. Вчера вечером я уговорил Шереметьева отдать бумаги Репнина Янису. Ему же я отдал подаренный мне Репниным кошелек с золотом.

Конечно, это был рискованный шаг. Я знал Яниса всего несколько дней, как и Янис меня. Но зато Янис очень хорошо знал Федора Ивановича, моего дядьку, и очень его любил.

Мой дядька заменил им с Илзе родителей. Хотя, как он умудрился это сделать, находясь все время при мне и так, чтобы, я об их существовании не подозревал. Ума не приложу.

Так что бумаги, деньги и Ивара я доверил Янису со спокойной душой. Тем более другого выхода не было.

Отсутствие бумаг разъярило Крынкина. Были перерыты все наши вещи, но и в них ничего не нашли.

- В кандалы их обоих. И быстро. Через час выезжаем, - скомандовал Крынкин.

Походный набор кандалов нашелся в чудной карете Опанасенко. Кузнеца привлекли местного.

Ни через час, но через два, мы тронулись в путь. Нас с Шереметьевым усадили в карету под присмотром того самого ветерана, который все время крутился рядом с поручиком.

Меня интересовало, как Крынкин поступит с нашими семеновцами. Тоже в кандалы закует и поведет этапом? Выглядело бы это весьма сомнительно. Лейб-гвардейцы, бредущие в форменных кафтанах и кандалах по центральной России. Перебор даже для нынешних суровых нравов. Интересно, как Крынкин выкрутится.

Выкрутился. Я даже его зауважал немного. Он купил у местных каких-то старых кафтанов и заставил всех семеновцев одеть их вместо форменных. Затем связал им руки, посадил на лошадей и накрепко к ним привязал. Каждую такую лошадь вел за собой верховой преображенец. Оружие наших солдат тоже навьючили на лошадей. Так и тронулись.

До Питера мы ехали несколько дней. На ночевку останавливались вне населенных пунктов. Даже в деревни не заезжали, ни то, что в города. Во избежание, так сказать. Поскольку мы с Шереметьевым находились под неусыпным оком преображенского ветерана, всю дорогу мы почти молчали. Говорили только на бытовые темы. Так что моим планам узнать у Шереметьева о жизни в этом мире сбыться было не суждено.

Получается, что первый русский город, который я увидел в этом мире, был Санкт-Петербург. Рига не в счет, он еще не стал русским. Впрочем, когда я увидел Питер с ближайших к нему холмов, у меня тоже возникли сомнения, что это русский город.

Города как такового не было. Была Петропавловская крепость на Заячьем острове. Было множество слобод, застроенных деревянными домами: Белозерского, Котловского полков, Греческая, Немецкая, Большая Морская, Первоначальная русская. Были верфи на Адмиралтейском острове. Только вдоль набережной Невы в основном на Петербургском и Васильевском островах были видны каменные дома и дворцы.