Продам свадебное платье (СИ). Страница 20

— Это… — сбивчиво говорю я.

— Постояльцы сверху развлекаются, — отвечает Влад, снимая черные брюки.

Оставшись в одних боксерах, он притягивает меня к себе, но на мне по-прежнему джинсы, а пуговица, на которую они застегнуты, вдруг кажется мне замком, к которому нужно подобрать ключ. Но у Влада его нет. У него есть только руки, которые берут все, что ему предлагают. Он и не думает подбирать пароли, потому что я сама даю ему код.

Шум над нами усиливается, и я вспоминаю о Феде. Точнее о том дне, когда он меня не поцеловал. «Очень» — сказал он, когда я спросила, как сильно ему этого хотелось. Ерунда какая-то, подумала я тогда и думаю так же сейчас. Если мечтаешь о поцелуе с кем-то, кто тебе нравится, так бери его и целуй. Вот как Влад — водит губами по низу моего живота, уверенный, что вот-вот доведет меня до исступления. Но я уже не здесь. Пока что только мыслями, но через пару минут меня не станет здесь и физически.

— Я передумала, — говорю я, когда он начинает расстегивать мой лифчик.

— Фак…. Что я сделал не так? — уточняет он, разочарованно. — Поспешил? Нужно было дождаться второго свидания?

— Тебе не нужно учиться на ошибках. Ты и так молодец. Устоять и правда трудно. Особенно мне, которая соскучилась по ласкам. Но все же, я не хочу этого.

— Не хочешь секса?

— Не хочу его с тобой. Потому что у нас это все не всерьез. Это просто игра. А я не хочу играть. Я хочу по-настоящему.

— Что ж, понимаю. — Вздохнув, он натягивает на себя футболку. — Если передумаешь, можешь прийти ко мне посреди ночи. Я буду ждать.

— Не приду, но ты меня сегодня очень порадовал. Спасибо.

— Взаимно. — Улыбнувшись, он целует меня в щеку, и я ухожу.

Так странно. Мне казалось, что я не хочу отношений. После расставания с Гришей и нескольких неудачных свиданий все так и кричало об этом. Мол не лезь в это снова, тебе и без этого нормально живется. А теперь это дурацкое чувство в груди, похожее на жажду близости с кем-то — душевной, сердечной, телесной. Словом, любой. Или всех видов сразу.

Кажется, я не прочь сейчас влюбиться. И не против того, чтобы кто-нибудь влюбился в меня. Вот такая хрень.

С этими мыслями я возвращаюсь в номер, где меня встречает Федя. Он не кажется сонным. Нет, наоборот, он бодрее, чем утром. Смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Полночь уже, ложись отдыхать.

— Хорошо, — шепотом отвечаю я, разуваясь. — Спокойной ночи.

— И тебе. — Он уже подходит к своей кровати, когда вдруг разворачивается и шагает в мою сторону. Это настолько неожиданно, что я прикусываю нижнюю губу. Оказавшись рядом, Федя наклоняется и касается губами моего лба.

— Что ты… делаешь, — выдыхаю я. Между нами сейчас и расстояния-то толком нет, а такого с нами еще не случалось. У нас ведь дистанция, у нас же договоренности.

— Ты какая-то бледная, решил проверить, нет ли температуры, — объясняет он, отстраняясь.

— Да? Ну, для этого существуют градусники.

— Лоб не горячий. Переутомилась, наверное.

Складывается ощущение, что Федя разговаривает сам с собой, потому что его речь похожа на бормотание недовольного врача, которого прервали во время обеда.

— Зато ты, я смотрю, бодрый, — замечаю я, когда он укладывается в постель. — Чем занимался, пока меня не было?

— Поговорим об этом завтра, ладно? — предлагает он, и я не возражаю.

— Без проблем. Кстати, ни Влад, ни сотрудники ресторана не видели Дину, — говорю я, перед тем как скрыться в ванной.

— Ясно.

Меня ранит равнодушие в его голосе, потому что я не привыкла к такому. Мы так не общаемся. Между нами все иначе. Мы за честность. За разговоры. Но сегодня мы почему-то молчим, и мне приходится с этим смириться.

11 глава

Я собиралась признаться в своем увольнении из лаборатории на Новый год, который планировала встретить у родителей. Мама обещала запечь индейку, брат — представить мне свою девушку, а папа намеревался быть просто папой и любить нас всех.

— Правда поедешь? — спросил Федя накануне моего отъезда. Мы в тот день выбрались в центр города, чтобы прогуляться по украшенным к празднику улицам и выпить горячего шоколада.

— Я купила билеты, — ответила я, как будто это что-то доказывало. Как будто я не могла их сдать, как делала несколько раз до этого. Он, конечно, об этом не знал, но с каждым днем он все лучше и лучше узнавал меня, и в его глазах я становилась все более и более предсказуемой.

— Я собираюсь приехать завтра на вокзал.

— Это еще зачем? — вздрогнула я.

— Как зачем? Тебя проводить.

— Поезд отбывает рано утром.

— Я уже не сплю в это время.

— Нет, правда, не стоит. Это лишнее.

— Но я хочу, — настаивал Федя.

— А я нет.

— Почему?

— Вдруг я передумаю и окажется, что ты зря приехал на вокзал.

— А это возможно?

Он не удивлялся, просто уточнял, как уточняют время или место встречи. Но я не знала, что будет завтра. Не знала, смогу ли себя перебороть. Не знала, как объяснить родителям свой поступок. Не знала, имело ли хоть что-то из того, что мне было важно, смысл. Не знала, как себе помочь и как выбраться из этого порочного круга. Я вообще ничего не знала и не хотела узнавать.

В конце той нашей прогулки я сказала:

— Не приезжай. Пожалуйста, не надо.

Произнося эти слова, я почувствовала, как все порчу. Как начинаю притворяться. Боюсь показаться странной. Сломленной. Печальной и отчаявшейся неудачницей, не способной ни на один смелый поступок. Я подумала: «Вот теперь-то он все поймет». Что все шутки, все выдуманные мной истории родились на свет не на потеху окружающим, а чтобы заглушить мой страх облажаться, не понравиться, оказаться не той, кого хотят видеть. Не веселая, с по-хорошему странным чувством юмора душа компании. А — замкнутая, с развившимся тревожным расстройством, одиночка.

Я не просто сказала. Я попросила его не приезжать. Жалобным, почти скулящим тоном, как затравленная сторонящаяся людей изголодавшаяся собака. Но он все равно приехал. Прибыл на вокзал ровно за полчаса до отбытия поезда и нашел меня в зале ожидания. Я сидела, вцепившись в дорожную сумку, и плакала. Тихо, чтобы никого не смущать. Ни сидящих рядом. Ни проходящих мимо. Почти у всех, кого я видела, были счастливые лица. Они ехали в другие города. К тем, кто их ждет. В места, где им будет тепло, несмотря на пронзительную зимнюю стужу. Я вроде как ничем от них не отличалась и в то же время отличалась буквально всем.

— Позавтракаем в твоем любимом кафе? — предложил Федя, когда время посадки на поезд прошло.

Все полчаса, что он сидел рядом, я молчала, а он ни о чем не спрашивал. Не знаю, как и когда, но он все понял. Возможно, даже раньше меня.

Скормив родителям и брату очередную ложь про аврал на работе и незапланированные рабочие дни, я испугалась, что это навсегда. Что ко мне не вернется моя храбрость. И я больше не буду решительной и непоколебимой. Кто-то или что-то обрекло меня на вечные сомнения, и в этих лабиринтах неуверенности в себе я пропетляю всю оставшуюся жизнь.

В итоге Новый год я встретила с Федей и его семьей. Они решили, что я его девушка, и мы не стали их разубеждать. Это притворство казалось правильным, потому что самую малость, но оно было во благо. Мама с красивым именем Катерина и папа с такой же формой бровей, как у сына, все еще пытались осмыслить произошедшее с Диной. Со мной они вели себя приветливо, но настороженно. И все же было заметно, как расслабились родительские плечи и каким размеренным стало их дыхание, когда они поняли, что Федя в порядке. Не страдает, живет дальше. И это все не на словах, а на самом настоящем деле.

В их семье была одна интересная традиция. Вместо привычного обмена подарками, после боя курантов они обращались друг к другу с заготовленной заранее (а может, импровизированной) речью. Мне это показалось милым, и я решила поучаствовать. Когда Федя и его родители закончили говорить, я приподнялась с места — по привычке, потому что шесть дней в неделю читала лекции, стоя за преподавательской трибуной — и обратилась к людям, которые приютили меня в новогоднюю ночь.