3+1=... (СИ). Страница 41

Так, стоп. Что значит — твой ребенок? Что значит — мне он не нужен?! Я такого не говорил!

Андрей выпрямился, включил фары. Черт, когда уже стемнеть так успело? И не поздновато ли для разговоров?

Сегодня просто день разговоров.

Ладно, в любом случае, надо заехать домой, проверить, как мальчишки, принять душ — он весь пропотел. А там видно будет.

Первым делом Андрей сходил в душ, потом заглянул на кухню. Еда в холодильнике стояла нетронутой.

— Дема, Кася, вы почему ничего не съели?

Сыновья показались на кухне не сразу.

— Мы у Марины поели.

Та-а-а-ак…

Андрей повернулся, сложил руки на груди. Демьян встретил взгляд отца спокойно. И точно таким же движением сложил руки на груди. Выдвинутая вперед нижняя челюсть, взгляд исподлобья. И Кася, который обычно отсиживался за спиной старшего брата, встал рядом, плечом к плечу, в точно такой же позе — руки на груди, набычился.

Двое Лопатиных против одного Лопатина.

Вырастил, на свою голову. Ну, ничего, вот родится доченька, она всегда будет на батиной стороне!

— И что вы ели?

— Заразы. И молочный коктейль, — это Кася.

— И как — вкусно?

— Зразы — вкусные. А заразы — нет, — это уже Дема.

Андрей не знал, что делать. Ругать за нарушение запрета — бессмысленно. Да и запрет был сгоряча и не по делу. Смеяться — непедагогично. Больше всего хотелось обнять, но эти два ежа сейчас не дадутся.

Наверное, надо им сказать о том, что у них будет брат или сестра. Андрей еще раз внимательнее посмотрел на сыновей. Конечно, надо. Но не сейчас. Ему надо сначала с Мариной еще раз поговорить. Нормально поговорить, с холодным носом.

— Ладно. Хорошо. Понял.

— Все? Мы можем идти?

Андрей вздернул бровь. Вот даже так? Совсем набычились? Видимо, разговор предстоит предельно серьезный. Но после разговора с Мариной.

— Вольно. Разойтись.

В квартире тихо. Сыновья легли спать. А у Андрея дежа вю. Вот точно так же он сидел без сна в ту майскую ночь, когда на пороге его квартиры появились двое пацанов. И так же напряженно думал, что делать. Впрочем, нет. Разница есть. Сейчас в том, что делать, сомнений не было. Вопрос был лишь в том, как. Андрей повернул кисть, посмотрел на смарт-часы. Уже за полночь. Но он точно в ближайшее время не уснет.

Андрей встал и, стараясь ступать тихо, чтобы не разбудить сыновей, прошел на балкон. О-пач-ки. У Марины горел свет. Ты тоже не спишь? А чего не спишь? Из-за заразы?

Значит, будет у нас ночной разговор.

Бессонница не мучала Марину даже после развода с Митей. Тогда ее спасением стало вино. Сейчас же — нельзя. Да и не хочется.

Вообще ничего не хочется. Ни-че-го. Словно она за сегодняшний день исчерпала все ресурсы своего организма. А все, что осталось — это уже ей не принадлежит. Этот остаток — той ягоде черники внутри нее. А свое Марина сегодня израсходовала.

Не хочется спать. Не хочется плакать — наревелась сегодня. Думать тоже не хочется. Точнее, не получается. Какая-то совершенная пустота внутри. Словно ждала чего-то, все подготовил для этого «чего-то», а оно не случилось. У нее в детстве один раз было похожее чувство — когда она утром не обнаружила под елкой подарка от Деда Мороза. Это потом, когда она стала взрослой, родители ей рассказали, как дело было. Подарок был куплен в последний момент, находился у отца, он должен был в новогоднюю ночь, во время дежурства, заехать и завезти домой подарок. Но у полицейских новогодняя ночь зачастую полна чудес совсем иного сорта. И был в ту ночь какой-то жуткий замес, и не один. Отец замотался, забыл.

То чувство оглушающего разочарования, которое Марина испытала, когда рано встав, вышла в зал и увидела пустой пол под елкой, она помнила долго. Есть такие яркие детские эмоции, которые остаются с тобой на всю жизнь. И Марина долго помнила то свое разочарование — такое опустошающее, что даже слез не было. И обнимающие руки, и шепот заспанной мамы о том, что Дед Мороз ее предупредил. Он опаздывает и приедет позже. Маме Марина поверила. И уже в обед радовалась новой коляске для куклы. Но то первое, оглушающее разочарование и какая-то неподконтрольная ничему обида: «Почему?! За что?!» помнились долго. Не на родителей, конечно, обида. Экзистенциальная обида — на мироздание.

Только мирозданию на твои обиды плевать. Тогда было плевать, плевать и теперь. Только маленькой четырехлетней девочке обижаться на мироздание — простительно. А взрослой женщине — нет. Стыдно верить в какие-то чудеса, готовить им место в своей жизни — а потом обижаться на то, что эти чудеса не происходят.

Впрочем, ей вообще стыдно жаловаться. Самое главное чудо с Мариной случилось. И это ее персональное чудо. Ее и тех, кто Марине дорог.

Она вздохнула, встала с кровати. Нет, что-то надо с этой бессонницей делать. Завтра рабочий день, она из-за дела Татарникова порядком запустила другие проекты. Так что — спать.

Марина выпила на кухне стакан теплой воды с медом, прошла в спальню, достала из шкафа гуся-обнимуся. Ну, привет. Вот мы и снова вместе.

Но сон не шел. Ни в какую не шел. И стакан теплой воды с медом категорически не захотел терпеть до утра. Пришлось вставать и идти в туалет.

А потом Марина сидела на кровати, зябко кутаясь в махровый халат, обняв себя руками и чутко прислушиваясь к своим ощущениям. Она чувствовала себя нормально. Вроде бы. Как обычно. Но вот то, что она увидела в туалете, это же не совсем… нормально. Особенно, с учетом ее состояния. Нет, это, конечно, не кровь, но… Но так быть не должно, разве нет?

Марина вытащила из кармана телефон, чтобы допросить всезнающий Интернет. И подскочила на месте от оглушительного в ночной тишине звука дверного звонка

— Лопатин, ты в своем уме?! Ты на часы вообще смотрел?!

Андрей на часы смотрел. А сейчас смотрел на Марину. Она растерянно хмурилась, стягивая на груди ворот белого махрового халата.

— Ты же все равно не спишь, — он шагнул через порог. — Нам надо поговорить.

— Мы сегодня уже говорили.

— Не договорили.

Марина вяло махнула рукой, отступая вглубь квартиры. Она вообще выглядела какой-то вялой. Не сонной, а именно вялой. Непривычной. Что, ушатали мы тебя сегодня?

Будем исправлять.

— Во-первых. Извини.

— Не принимается.

А вот это неожиданно.

— Почему?

— Что ты хочешь услышать от меня? Ты передумал? Я не передумала.

Ясно. Просто не будет. Но отступать он не собирается.

— Марин, я, возможно, среагировал не так, как ты ожидала. Потому что это было неожиданно. Но ты же понимаешь, что я… Я знаю, что такое быть родителем. Это ни хрена не просто.

— Я проверю это на собственном опыте.

— Марин! Я сожалею, что… что так получилось. Еще раз повторю — извини.

— Услышала.

Как же он не выносит это «Я тебя услышала»!

— Хорошо. Перейдем от слов к делу. У нас будет ребенок.

— У нас?

— У нас, — с нажимом повторил Андрей. — Это наш ребенок.

— Хорошо. Дальше что?

Может, поторопился он с разговором? Может, надо было дать Марине время остыть? Сейчас она просто колючка колючкой. Предводительница ежей.

— Как минимум, в свидетельстве о рождении будет стоять мое имя в графе «Отец». И у ребенка — моя фамилия. Финансово пятьдесят на пятьдесят как минимум.

— А ты справишься?

Бьет, вообще не стесняясь. Наверное, заслужил. Но больно же!

— Справлюсь.

— Хорошо. А теперь уходи.

Слова кончились все, кроме нецензурных. Она ему вообще не даст второго шанса? Что-то засвербело в голове про второй шанс. Уже что-то было один раз про второй шанс. И…

— Марин, я понимаю, что вел себя не очень. Но пойми и ты меня. Я… Я же реально все это еле вывожу и…

— Лопатин, я тебе сказала уже один раз, повторю еще раз: жалость — вообще не твое. Неубедительно.

Родившийся внутри рев Андрей пресек в последнюю секунду. На беременных женщин кричать нельзя. Да и вообще, в целом он получает за дело. Но как-то хотелось, чтобы уже хватит.