"Фантастика 2024-195". Компиляция. Книги 1-33 (СИ). Страница 65

– Они в самом деле ведут научные исследования?

– Эти двое?

– Про них я поняла… – Шанти поморщилась, обвинив себя в корявой фразе. – Наука развивается?

– Да, – кивнул Келли. – Мировую фундаментальную науку контролирует Академия, а финансируют все корпорации. В распоряжении учёных идеальные лаборатории и суперкомпьютеры. Работы идут, однако прорывов мало.

– Почему?

– На мой взгляд, потому что мало мозгов.

– В смысле? – изумилась девушка.

– В прямом: количественно мало, – объяснил Раймонд. – Не зря ведь существует понятие «талантливый учёный». Так же, как талантливый писатель, композитор, художник, скульптор… Кто угодно, включая талантливых военных и управленцев. Человека можно обучить, дать ему блестящее образование и сделать великолепным ремесленником. Но где вероятность, что он посмотрит на свою работу с неожиданной стороны? Найдёт нечто новое? Прорывное? Раньше появление талантливых людей достигалось просеиванием большого числа соискателей: образование получали многие и среди них, по теории вероятности, оказывалось много талантливых учёных в самых разных областях. И ведь не угадаешь, где они появятся на свет: в Китае, России, Италии… Ты – яркий тому пример. Ты родилась на помойке, но благодаря несомненному таланту смогла вырваться и многого добиться. И так было всегда: одни поднимались легко, другие продирались через препоны, но талант тащил их наверх, они вносили свой вклад в науку и двигали цивилизацию вперёд. Сейчас же количество людей, которые хотя бы понимают о чём говорят Калеб и Мэттью, снизилось до числа обитателей «городов счастья» и районов биггеров в агломерациях. Выборка уменьшилась, что сразу же сказалось на результате. Калеб прав – пока не будет нового источника энергии, занятия Мэттью – это пародия на то, что нам нужно для освоения космоса, но Мэттью строит свой двигатель, а Академия его спонсирует, потому что ничего другого нет. Мы оказались на том этапе, когда гигантские возможности ничего не дают. Вода уходит в песок. – Келли посмотрел Шанти в глаза: – Но они не хотят об этом говорить. Такие, как Калеб и Мэттью увлечены своими игрушками и надеются чего-то добиться. Лорды понимают, что цивилизация буксует, но не собираются ничего менять. Они потратили массу времени и сил, чтобы заполучить власть над планетой, и обратной дороги не будет. – Пауза. – Вероятность следующего научного прорыва есть, но она низкая.

– И какой ты видишь выход?

– Почему ты думаешь, что я вижу выход?

– Потому что иначе ты не стал бы об этом говорить.

Раймонд поднял бокал, салютом показав девушке, что она права, сделал глоток и продолжил:

– Я хочу пнуть этот мир, Шанти. Но не агломерации, которые пинают все, кому не лень, а лордов. В «городах счастья» нет Сети, они оберегают себя от неё, но могущество лордов зиждется именно на Цифре. С помощью технологии Гамильтона, с которой они не знают, как бороться, можно атаковать фундамент мировой Сети, а без неё встанут промышленность, добыча, сельское хозяйство… другими словами – всё.

– Мир погрузится в хаос.

– А тебе нравится нынешний порядок?

Шанти вздрогнула, но нашла ответ:

– Люди живут.

– Выживают.

– Всегда так было.

Эту реплику Раймонд оставил без внимания.

– Кроме того, количество ливеров целенаправленно снижается. Постепенно, но неуклонно. Знаешь, какова сейчас численность населения планеты?

– Двенадцать миллиардов.

– Восемь с половиной.

– Что?

– Восемь с половиной миллиардов человек.

– Но все говорят…

– Все говорят то, что им велено говорить. А велено говорить то, что нужно лордам. А лордам выгодно держать ливеров взаперти, где они находятся под полным контролем и потребляют «разумный» минимум ресурсов. Оставшиеся агломерации занимают всего четыре процента суши, причём выстроены они на бесплодных землях. Как в них с экологией, качественной пищей и чистой водой я тебе рассказывать не стану – без меня знаешь. Всё это приводит к болезням. Люди умирают, а им рассказывают, что их слишком много. Им запрещают покидать агломерации, да они и не могут, потому что не приспособлены жить на земле. Они сидят в бетонных концлагерях… и постепенно вымирают. И не знают о «городах счастья», о том, что гигантские просторы уже очищены, что наступил Экологический Ренессанс, и понятия не имеют, что все эти просторы принадлежат лордам. Земля поделена между теми, кто наслаждается жизнью. Между людьми, которые контролируют ливеров. А иногда, со скуки, устраивают террористические акты. Ты ведь знаешь, что все – все! – известные террористы – выходцы из благородных семей? Они ни с чем не борются, не выдвигают никаких требований, они просто убивают. Развлекаются. И россказни об их неуловимости – это маркетинг для ливеров. Я знаю каждого из всех известных террористов.

– Общаетесь? – угрюмо спросила девушка. – Выпиваете иногда?

– Я – нет. Но знаю, кто общается.

Здесь не было Сети и не было Марлоу, которая могла подсказать нужные слова, подтвердить или опровергнуть заявления Келли, но Шанти чувствовала, что он не лжёт. Всё, что он сказал – правда.

Ужасная.

Ужасающая.

– Это всё очень… неожиданно, – выдавила, наконец, девушка.

– Понимаю твоё состояние, – ответил Раймонд, вновь берясь за бокал.

– Ты не боишься об этом говорить?

– Здесь нас не слушают.

– Почему?

– Потому что высшее сословие имеет право на частную жизнь. И это право уважают.

Они вновь помолчали.

– У тебя есть план? – спросила Шанти. – Ты уже придумал, как хочешь распорядиться технологией Гамильтона?

– Мы пока не настолько близки, чтобы я начал откровенничать, – улыбнулся Келли. – Некоторое время назад я сказал: ты должна увидеть «город счастья», а затем кое-что услышишь. Ты увидела и услышала. Надеюсь, ты не разочарована ни первым, ни вторым. Теперь я скажу так: прими решение. И тогда ты узнаешь кое-что ещё.

– И опять не разочаруюсь?

– Возможно.

– А что будет, если я отдам технологию лордам?

– Я получу дворянство. Настоящее. Наследуемое. И войду в элиту. – Келли посмотрел на девушку через бокал. – А тебя убьют.

– За то, что я убила лорда Гамильтона и его родителей?

– Такие вещи не прощаются, Шанти. Никаких компромиссов.

Девушка замолчала. А Раймонд поднялся и серьёзно произнёс:

– Я понимаю, тебе нужно подумать. Очень хорошо подумать над следующим шагом, потому что на кону твоя жизнь. Сделаем так, милая жёнушка: сегодня я отправлюсь к друзьям, у меня будет бурная ночь, вернусь завтра в середине дня. Потрать это время с толком.

– А что будет потом?

– Потом мы уедем. – Келли улыбнулся: – Отпуск закончился.

Он сделал шаг прочь, но остановился, услышав вопрос:

– Ты уверен, что у тебя получится?

– Конечно, нет, но я хотя бы попытаюсь.

– Почему?

Раймонд выдержал короткую паузу и, не глядя на Шанти, ответил:

– Потому что кто-то должен попытаться.

Кандинский терпеть не мог название «Машинный зал» – по отношению именно к этим помещениям. Возможно, это было связано с тем, что первым в его жизни машинным залом стала рабочая зона океанского лайнера, в которую его отвёл отец – показать, где рождается ход гигантского судна. Увиденное произвело на десятилетнего мальчика неизгладимое впечатление и до сих пор, услышав сочетание «Машинный зал», Кандинский представлял механические внутренности лайнера, а не бесконечные шкафы с электронной аппаратурой.

Разумеется, это тоже были машины. Разумеется, эти помещения имели право так именоваться. Кандинский понимал, что их так называли, называют и будут называть, но всегда при этом морщился.

И когда к нему подошёл Бадн – начальник оккупировавших машинный зал программистов, кисло спросил:

– Как дела?

– Всё хорошо, босс, – жизнерадостно ответил Бадн. – Мы полностью контролируем внутреннюю сеть и порталы во все Мультивселенные. Загрузили наши приложения, протестировали, убедились, что они готовы к запуску. Теперь нужны боты, о которых вы говорили. Мы запрограммируем их на наши воздействия, отправим в Сеть, подождём, когда уровень распространения достигнет заданных параметров – и можно начинать. – Бадн помолчал, после чего добавил: – Если, конечно, этот фантастический замысел вообще реализуем.