Стылый ветер (СИ). Страница 35

— Это как?

— А так. В деревеньке этой домов два десятка едва наберётся. А татей пятнадцать десятков будет. Математику нужно было в детстве учить, — едва не добавил я. — В общем, в каждой избе по семь-восемь воев на ночлег встало. В тесноте ночуют! Где уж там для хозяев месту быть? Наверняка по пристройкам в хлеву и на сеновалах ютятся.

— Но всё равно, в темноте рубиться, не дело, — подытожил развернувшуюся дискуссию по предложению Якима Порохня. — Тогда уж лучше двери подпереть да спалить ворогов вместе с хатами.

Ишь, умный какой! Хаты ему спалить. А куда потом крестьянам посреди зимы деваться? Нет, я понимаю, что о посошных в эту эпоху разве что только хозяева этих деревенек и думают. А на войне до них вообще никому дела нет. И то, что Глеб им неожиданно посочувствовал — это скорее исключение из правил.

Но я то в другую эпоху воспитывался. Для меня даже любой крестьянин — человек, а не просто даточный землепашец. Я вот так, походя их разорять и убивать ещё не обвык. Хотя, не удивлюсь, если скоро привыкну. Во всяком случае, если выбирать между жизнями моих людей и избами местных крестьян, я безусловно этими избами пожертвую.

— Нет, воевода, ничего мы жечь не будем. Ну, разве что самую малость. Глеб, — оглянулся я на полутысячника.- Ты гранады, как я приказал, захватил?

— А как же, Фёдор Иванович, все что были взял. Девяносто три яблока, весь запас, что с самого Ельца везли.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо заявил я. — Атаковать ворога мы будем после рассвета.

— Как после рассвета! — в недоумении поднялся со шкуры Подопригора. — Они же к тому времени проснуться все!

— Правильно, проснутся, — легко согласился я с сотником. — Подниматься начнут, броньку одевать, ставни на окнах откроют.

Солнце с началом рассвета мы так и не увидели. Густые облака, почти придавив собой кроны деревьев, с неохотой пропускали сквозь себя солнечный свет, давая сумеркам время на отступление. Колючий снег жёстко скрипел под копытами коней.

Деревня просыпалась; загремели цепью крестьянки, наполняя вёдра колодезной водой, засуетились мужики, лениво забрехали псы. Появились и первые воины, лениво потянувшиеся в отхожее место и попутно открывая ставни на окнах. Где-то на окраины истошно закукарекал петух. Его крик подхватили другие, устроив своеобразную перекличку.

— Пора, — прохрипел Порохня, зябко поведя плечами. — Ну, с Богом, православные!

— За мной, — тут же вскочил на коня Подопригора. Его сотня тронулась следом, постепенно набирая ход. — Всех ратников сечь без жалости. Посошных не трогать!

Угу. Это я на такой команде настоял, аргументировав свой приказ тем, что нам тут ещё жить и жить и лояльность местного населения, лишней не будет.

— Фитили зажигай, — отдал я в свою очередь приказ и сам, высек искру, поджигая фитиль на гранате. — На коней, — гренадёры из отряда Глеба (хоть самих гранат у нас было до крайности мало, в каждом отряде с прицелом на будущее обучалось по двадцать гренадёров) сели на коней за спинами у всадников. — Вперёд! — и сам посылаю коня вскачь, вслед уже обрушившейся на деревню сотне.

— За мной, ратники! — взревел позади Глеб, возглавив вторую сотню своих воинов, которым не досталось места на конях. — Бегом!

Деревня нас встретила заполошным визгом баб, побросавшим в снег вёдра с водой, яростным лаем дворовых псов и редкими криками воинов со всех ног бросившись обратно к избам.

Кто-то успел, хлопнув дверью под стук бьющих в дерево стрел, кто-то нет. Всех не успевших в считанные секунды зарубили, добив, в том числе и раненых, всё же поймавших свою стрелу. И всадники закружились перед домами, держа наготове луки; мало ли кто в пристройках притаиться мог да и из избы кто-нибудь высунуться может.

Мой отряд отстал совсем ненамного, заранее разбившись на двадцать частей с обязательным гренадёром в каждой группе. Проскочили мимо костра с вырезанным дозором, разделились, устремившись к избам.

— Дорогу!

Я проскочил между гарцующими перед домом всадниками, едва не вбив копытом в снег окровавленного ратника в холщовой рубахе и на скаку соскочив с коня, кинулся к окну. Ставни открыты, а бычий пузырь ножу не помеха. Взмах и следом в дом, искря фитилём, летит граната. Я пригнулся, тут же потянув из подсумка ещё один снаряд. Над головой сильный грохот сменился криками боли и отборными ругательствами. Потянуло дымом.

Не нравится? Ну, а что вы хотели? На Руси в это время гранаты, хоть и известны, но большого распространения не получили. А всё потому, что взрывается она не сразу, а только после того, как фитиль догорит. А это дело не быстрое. Пока искра до пороха доберётся, противник с того места уже убежать успеет, и что ещё хуже, до незадачливого метателя добраться сможет. Потому в поле от гранат толку почти нет, а со стены метать, так та же кипящая смола гораздо эффективнее будет. Никчёмное, в общем, изобретение.

Вот только я его усовершенствовал совсем немного, тем самым опередив на полвека солдат Кромвеля. Там всего-то и делов было, что к фитилю небольшой грузик приделать и теперь при ударе гранаты о землю, этот груз по инерции втягивал в корпус его горящий конец. Отчего и взрыв происходил практически мгновенно.

Быстро высекаю искру и в окно летит второй снаряд. И снова грохнуло, под задорное улюлюканье всадников. В окутанном дымом помещении криков стало гораздо больше. Кто-то завыл по-звериному, на одной ноте. Загремела посуда.

Я, кусая губы, потянулся за третьим снарядом. Хоть бы этот воющий замолчал, что ли! Аж мурашки по спине пробежали от той безысходности и боли, что в нём слышится. Вот только и мне по-другому нельзя. Обернись всё иначе, этот воющий меня бы не пожалел.

Новая граната жахнула как-то по-особенному сильно, просвистев осколками над головой. И тут же сбоку скрипнула дверь. Разворачиваюсь, рывком вырывая из чехла пистоль, но ратник, захлебнувшись собственным кашлем, падает на пороге, ломая грудью сразу три стрелы.

Не жилец. Впрочем, как и большинство в избе, превращённой мною в кунсткамеру. Вон даже выть наконец-то перестали. Затихло всё.

Я нащупываю рукой последний снаряд и, после секундного колебания, разжимаю пальцы. Нет в доме больше боеспособных бойцов. Если бы были, уже давно на двор вылезли. В этаком дыму и десятка секунд не продержишься.

— Эва как! — на двор ввалились с десяток тяжело дышащих воинов, протопали, хрустя снегом к дому.

Ну, вот и подкрепление из отряда Глеба добежало. Хотя, против кого тут подкреплять? Мы уже победили. И судя по затихшим взрывам, не только здесь.

— Все пристройки обыщите, — велел я, осторожно подступая к двери. — Вдруг прячется кто. А я пока…

— Мы сами, Фёдор Иванович, — неожиданно оттесняют меня двое спешившихся молодцев. — Вот только дым этот развеется немного.

Я на мгновение растерялся, вглядываясь в наглые, самодовольные рожи воинов, вставших на моём пути. Хотя в сотне Подопригоры все такие. С монахами нипочём не спутаешь.

— Да вы не обнаглели часом, хлопцы⁈ — начал заводится я. — Я ведь и повесить за такое, приказать могу!

— Вот опосля и повесишь, Фёдор Иванович, если на то твоя воля будет. А мы покуда дом проверим. Яким Остапович не велел тебя туда, впереди всех пускать.

Яким Остапович, значит? Ах, ты ж!

— Фёдор, — вовремя появившийся Порохня, не дал разразиться грозе. — Вот ты где. Поехали. Мы начальных людишек, как ты велел, живыми взяли. С ними там Подопригора теперь лается. Тебя ждёт.

Ну, раз сам Яким Остапович меня ожидать изволит, тогда да! Тогда, конечно! Всенепременно поспешу!

Возле дома старосты на коленях стояли четверо. Мазнув взглядом по побледневшему, дрожащему Арсентию, я сосредоточился на трёх других.

Ну, что сказать? Не тати передо мной. Атаманы лесных ватажек так не одеваются. Там что снимут что с плеч какого-нибудь купца, то и одевают. Лишь бы богато было! А тут видно, что одёжка по размеру пошита и не первый день ношена. Доспех опять же как нужно подогнанный, кожаные сапоги на ногах ладно сидят.