Стылый ветер (СИ). Страница 29

— Наготове будь. Не нравится мне этот затеянный Маринкой совет. Что там обсуждать, если обговорено всё?

— Может передумала цар… Мария войско покидать? — высказал предположение Глеб.

— Ага, — добавив в голос яду, согласился я с ним. — Ты скажи ещё, что она завтра вместе с нами грудью врага встретить собирается.

— Грудью не надо! — захихикал у меня за спиной Подопригора. — Грудь бабе для другого дана.

— Ты только не вздумай ей это завтра объяснять, слышишь, Яким? — оглянулся я на полусотника. — Её ярославцы случайно в бою убить должны. Без всякого баловства!

— Раз надо, значит убьют.

— Ну, с Богом, — прогудел Порохня, подводя черту нашему диалогу и потянул дверь на себя.

Внутри было довольно светло. Две толстые свечки, выставленные посередине стола задорно подмигивали алыми огоньками, разметав сумрак по тёмным углам. Сандомирский воевода, вольготно расположившись за столом, неторопливо доедал похлёбку, черпая горячее варево прямо из чугунка. Рядом, чуть сзади, прислонившись спиной к стене, стоял Григорий Каловской, скрестив руки на груди. Самой царицы видно не было. Очевидно Марина решила до поры не показываться, затаившись за разделяющей комнату на две части занавеской.

— Здрав будь, воевода. — поклонились Мнишеку Глеб с Кривоносом.

Мы с Порохнёй поляку лишь кивнули и, проигнорировав грозный взгляд, не дожидаясь приглашения, уселись напротив.

— Звал, ясновельможный пан? — скривив губы, спросил Порохня.

— Звал, — отложил ложку в сторону Ежи Мнишек. — Мы тут с Гришкой посоветовались и решили, что всё же весь конный отряд с собой заберём. — воевода опёрся локтями о стол и не дожидаясь перевода и последовавших за этим возражений, жёстко продолжил. — Дорога нам нелёгкая предстоит. Всюду вороги. Каждый воин на счету будет. А Барятинского по другому можно обмануть. У вас вон ещё целая сотня коней есть. Посадите на них мужиков и пусть конницу изображают. Покуда дело до стычки не дойдёт, никто подвоха и не заметит.

Ну вот. Теперь и полусотню Порохни у меня отбирают! Этак я скоро всё своё войско раздам! Барятинскому и воевать не придётся.

— Нужно спасать царицу, московит, — видимо что-то заметил по моему лицу Мнишек. — Всё остальное не важно. Именно за этим вас сюда большой воевода и послал!

— А мы чем занимаемся, ясновельможный пан? — недовольно проворчал Порохня — Полдня уже наскоки ярославцев отбиваем.

— Вот и дальше отбивайте, — проигнорировав запорожца, продолжил смотреть на меня сандомирский воевода. — А я с конной сотней вашу государыню к большому воеводе доставлю.

Нет, так не пойдёт. Совсем без конницы оставаться нельзя. Когда ещё Подопригора с Порохнёй обратно вернутся? К тому же среди людей атамана и сторонники самозванца имеются. Лишние свидетели нам ни к чему. Ну ладно, для начала посмотрим, что дальше будет. Судя по всему, у Мнишека ещё какая-то идея есть. Уж слишком внимательно в его сторону Каловской смотрит. Явно ещё переводить собирается.

— А князя мы ещё больше обманем, — не обманул моих ожиданий поляк. — Я слышал, у вас в отряде девка имеется. Ваша государыня ей часть своей одежды отдаст. Вот пусть в ней весь день по деревне и разъезжает, чтобы врагу издали видно было.

«Вот же»! — я даже головой от изумления покачал. — «Везёт же нашей Машке! Простая холопка, а то царевной её нарядят, то царицей. Может ей на роду за кого-то знатного замуж выйти суждено? Если выживет, конечно».

— Да какая из девки царица, воевода? — возразил я уже чисто из упрямства, всё для себя решив. Не удастся нам с Мнишеками договориться. И дело тут вовсе не в девушке-холопке. Нельзя с ними полусотню Порохни отправлять. — Любой сразу подлог заметит.

— А то не твоя забота, холоп! — отбросив занавеску, ворвалась в комнату Марина. — Дерзок больно! Думаешь я не заметила, что ты мне не поклонился при встрече? И государыней своей не величаешь! А ну, вяжите его!

А вот это ты зря! Хотя нужно признать, что поклоны бить я полячке, и вправду, не стал. И не потому, что я весь из себя такой гордый. Просто поклонившись и назвав Марину государыней, я бы признал за ней право на этот титул. Ну, и себя этого права лишил. Не по чину царю кому-то кланяться.

Вот только связать меня вряд ли получится! Я ведь на совет только своих пригласил. А что? Болотников, отправляя наш отряд в поход, не только Порохню в воеводы возвёл, но и меня, Глеба и Кривоноса полковыми полуголовами сделал. И правильно! Всё же у каждого из нас по четыре сотни воинов в подчинении. Вот я их на совет и позвал. Так что нас тут четверо против двоих будет. И то, если Ежи Мнишека считать. Что-то я сильно сомневаюсь, что он собственноручно меня вязать возьмётся. А возле избы Подопригора с десятком самых доверенных ему воинов охрану несёт. Так что не важный для Марины расклад выходит!

— Государыня приказала схватить его, — ткнул в мою сторону пальцем Гришка Каловской. — А ну, навались! — и тут же сам бросился в мою сторону.

Ну, как бросился. Между ним и мной как раз Порохня сидел. Мимо не пробежишь. Атаман даже разворачиваться в сторону монастырского служки не стал. Лишь рукой в его сторону махнул. И ярославльский иуда повалился на пол, силясь вырвать торчащий из бока нож.

Глеб с Кривоносом тут же кинулись к сандомирскому воеводе, опрокидывая поляка с лавки на пол. Завозились там, кряхтя и матерно ругаясь, сдвинули массивный стол, сбив одну из свечей на столешницу.

Я дёрнулся было к Марине и споткнулся на полушаге перед вскинутым пистолем.

«Лишь бы не выстрелила»! — лихорадочно заметались у меня мысли в голове. — «Мы же по тихому Мнишеков, в случае если не договоримся, связать хотели. А выстрел из пистоля полдеревни наверняка услышит».

О том, что этим выстрелом Марина может запросто меня убить, я в горячке в расчёт не брал.

Марина не выстрелила. Бывшая царица охнула, роняя из ослабевшей руки пистоль, захрипела, захлёбываясь собственной кровью, медленно осела на грязный пол.

— Зачем? — оглянулся я на Порохню. — Она же нам живая нужна была! Кого Подопригора утром мимо дозора вывозить будет?

— Лучше она, чем ты, — пожал плечами запорожец. — По глазам видел; не промахнулась бы.

— Ладно, — безнадёжно махнул я рукой. — Чего быть, того не миновать. Тогда уже и воеводу добей, — кивнул я на продолжавших бороться под столом. — Будем считать, что я этой семейке за батюшку с матушкой отомстил. За всё нужно платить, — я замер на пороге, дождался сдавленного всхлипа сандомирского воеводы и толкнул дверь. — Вот только как нам теперь самим следующий день пережить.

Глава 12

— Однако!

— Что, Федька, не ожидал?

Я невесело усмехнулся. Можно было и не спрашивать. Вон как у князя глаза округлились! Того и гляди, кулаками протирать начнёт. Такое не сыграешь. Хотя, откуда бы ему о моём «воскрешении» знать? Василий Шуйский об этом на всю Москву кричать не станет и хорошо ещё, если с кем-то из своих ближников сведениями поделится. А тут какой-то Барятинский. Род может быть многочисленный и древний, но дворянский, захудалый. Этаким воеводой в Ярославле сесть — уже честь немалая!

— Не ожидал, государь, — князь хотел было поклониться, но, спохватившись, вовремя остановился, покосившись на замерших возле леса воинов. — Прости, Фёдор Борисович, что вежество не блюду, — пригладил он начавшую седеть густую бороду, — но, думаю, ты и сам, чтобы тебя узнали, не желаешь.

— Твоя правда, князь, не желаю. Не время ещё. Садись, Фёдор, — похлопал я рукой по медвежьей шкуре, постеленной прямо на снегу. — Поговорим о том, что нам дальше делать. Может, и договоримся о чём-нибудь.

— Благодарствую, государь, — не стал чиниться князь, присев рядом. — Честь немалая, на одной шкуре с самим царём восседать. Мы, Барятинские, так высоко до этого не сиживали!

А вот это он хорошо сказал. Обнадёживающе, можно сказать. И царём меня признал, и на готовность к сотрудничеству в случае своего возвышения намекнул. Хотя, не знай я кое-каких подробностей о князе, я бы сейчас посреди поля с ним не разговаривал. Расчётливый, осторожный и вместе с тем тщеславный без меры. Настолько тщеславный, что будучи отправлен с посольством в Крым, так своей гордыней и неуступчивостью татарского хана допёк, что тот его чуть ли не пинком обратно выгнал и ещё потом моему батюшке на дерзкого посланника нажаловался.