Зайти и выйти. Страница 55
Для группы Трофимова день прошёл результативно – по докладам снайперов было поражено более двадцати целей, но самое главное, не было погибших, лишь трое получили лёгкие осколочные ранения, отказавшись выходить из боя.
В какой-то момент Юра встретил начмеда, который организовал пункт сбора раненых, где он сам и его подчинённые оказывали первую помощь, стабилизируя состояние поступающих бойцов, готовя их к эвакуации в МОСН.
- Ещё живой? – Данил хлопнул Юру по плечу.
- Сплюнь, - отмахнулся Трофимов, зная глубину врачебного черного юмора. – Ещё поживу!
Со старшиной и двумя своими бойцами, Юра прошёлся по домам, ранее используемым снайперами в качестве огневых точек, и установил, что часть из них не утратила актуальности. По селу противник вёл беспокоящий миномётный огонь, но Трофимов уже не придавал этому особого значения, организовав размещение своих групп на наиболее перспективных позициях.
К вечеру Юра заглянул в дом, где «заселились» две снайперские группы. Бойцы уже организовали быт и готовили еду из сухих пайков.
Юра нашёл глазами молодого снайпера Давида.
- «Ара», вот скажи мне, ты зачем покинул замаскированную позицию и побежал по лесополке?
Парень замялся.
- Товарищ майор, там огневая точка появилась, а с моей позиции их было не достать, вот я и решил немного переместиться, - сказал он.
- Их дроны висели над вами, тебя не убили только потому, что началась атака, и им стало не до тебя, - осуждающе сказал Трофимов.
- На то и расчёт был, - улыбнулся Давид. – Товарищ майор, хотите чаю?
Он протянул Трофимову кружку. Юра с благодарностью взял угощение и подсел на край разорванного дивана.
- Согласен, - кивнул майор. – Расчёт был верный. Ты сегодня спас много жизней в первом батальоне. Достоин награды – я напишу представление. С какой дистанции ты стрелял по пулемёту?
- Триста пятьдесят, может триста восемьдесят метров, - ответил «Ара».
- А мог бы с семисот их унять, - Юра отхлебнул из кружки горячего крепкого напитка. – Оружие позволяло.
- Мне бы дальномер, - попросил Давид. – Лазерный. Вместо медали.
- Дальномер? – Юра встал.
Давид смутился, но оказалось, что напрасно. Трофимов скинул с плеч двадцатилитровый тактический рюкзак, и, пошарив в нём, вытащил свой лазерный дальномер.
- Держи, боец, заслужил. Это «Лейка». Работает до полутора километров. Тебе с СВД вполне хватит.
Давид с благодарностью принял подарок, осмотрел его со всех сторон. Попробовал измерить дальность в проём окна.
- Супер… - вырвалось у него. – Спасибо вам, товарищ майор!
Уходя, Юра пожелал ему не совершать с прибором такого деяния, которое в переводе с военного языка на литературный, звучало бы как «не потеряй». Однако, в отличие от литературного языка, фраза, сказанная Трофимовым, несла гораздо более глубокие смыслы, заранее уличающие в возможной безответственности и халатности лицо, которому в заведование было вверено дорогое военно-техническое имущество.
***
Всю ночь со стороны противника слышалось движение техники, а его артиллерия и миномёты вели беспокоящий огонь. Михайлов усилил достигнутые рубежи, введя в Николаевку танковую роту и миномётную батарею. Спать ночью почти не пришлось – осознание предстоящей контратаки не позволяло сомкнуть глаз. К утру Юра чувствовал жуткую усталость и разбитость.
Максим приготовил в турке кофе, угостил Трофимова. Кофе было, как нельзя, кстати, и хорошо взбодрило майора.
Перебежками Трофимов добрался до дома, где засела группа Антона Ларина. В доме оказался вместительный подвал, способный послужить укрытием, если сильно припечёт. Одна пара находилась на крыше – Вова и Андрей вели наблюдение за противником, остальные развалились на диване и двух креслах в большой комнате и пили чай, разогретый на портативной газовой плитке. Трофимову уступили кресло, поднесли кружку горячего чая.
- Товарищ майор, - Лёня посмотрел Юре в глаза. – Что-то у меня какие-то предчувствия нехорошие… день сегодня будет очень тяжёлым.
- Не каркай, - у Трофимова и самого на душе творилась невообразимая пляска – смесь усталости, страхов и каких-то видений – чего нельзя было раскрывать перед своими подчинёнными. – А у меня капли для глаз куда-то пропали. Наверное, выпали из кармана, когда днём по чердакам лазил. Надо бы капнуть, а нечем…
Вдруг мелькнула мысль, что может быть, уже и не надо будет капать никуда и… никогда.
- Как же всё это зыбко, - словно куда-то в сторону сказал Лёня.
- Что именно? – спросил Юра, потягивая чай.
- Жизнь, - пояснил Лёня. – Вот живём мы, особенно когда в мирное время, и практически не задумываемся о том, как легко можно потерять свою жизнь. А здесь, когда ты можешь лишиться её каждую минуту, ты словно чувствуешь жизнь иначе. Её реально чувствуешь - словно руками держишь, как птицу бьющуюся, чтобы она не улетела от тебя. Знаете, товарищ майор, я на прошлое 9 мая, на параде, видел, как дети голубей отпускали под бой метронома, и птицы взлетали вереницей, а я подумал, что вот так человеческие души отлетают в мир иной.
- Я тоже видел, - кивнул Юра. – Точно так же подумал тогда – очень волнительное было зрелище.
- Но жизнь – не голубь, в клетку не запрёшь. И никогда не будешь знать, когда твоя птица из твоих рук вырвется. Через десять лет, или через год, или вообще - через пять минут, - сказал Лёня.
- Держать крепче, - сказал Юра. – Пока есть силы в руках – держать эту птицу.
- Так-то да, - кивнул Лёня. – Но будет ли сила в руках в нужный момент…
Антон сидел в кресле напротив, вытянув ноги.
- Товарищ майор, а вот скажите, - включился он в разговор. – Зачем вы вернулись в армию? Я знаю, у вас была очень хорошая и денежная работа… и вы же могли не ехать сюда?
- Мог, - кивнул Трофимов. – Ты сейчас от меня какие-то пафосные слова хочешь услышать?
- Нет, наверное, - ответил Ларин. – Просто как много людей, которые ищут любую возможность откосить от войны, а вы этого делать не стали, хотя имели все возможности.
- У меня нет ответа на этот вопрос, - улыбнулся Юра. – Это за пределом человеческой риторики. Да и фамилия не позволяет поступать иначе, когда Родина в беде.
- Тогда понятно, - Антон тоже улыбнулся. – Против этого не попрёшь.
- Да, против этого не попрёшь, - согласился Юра. – Потому что нет никакой возможности уйти от своей судьбы. И мы никогда не знаем, что она нам готовит, какие даст испытания. В Вечность мы все уйдём, это неизбежно, но вот как уйдём – это уже наш личный выбор. Можно ноги своему палачу целовать и умолять о пощаде, а можно как Магомед Нурбагандов, помните? «Работайте, братья!». Исход одинаковый - смерть, а какой разный может быть смысл. Сколько вон пятисотых было в бригаде, с началом войны, да? Где они, и где вы? Вы – здесь. Не смотря ни на что. Вы здесь, и вы работаете и за себя, и за «того парня», который уклонился от выполнения своих обязанностей военной службы…
- Да уж, - кивнул Антон. – Война быстро всё расставила по местам. Быстро показала, кто в реальности чего стоит. Интересно, как мы с ними после войны жить будем? Как будем ходить по одним улицам? Как будем забирать своих детей из одного детского сада? У них ничего не щёлкнет в голове?
- Не щёлкнет, - ответил Трофимов. – Их отличие от тебя в том, что они живут для себя. А ты – для себя и для всего общества, но в первую очередь, выходит, что для общества, для Родины, то бишь. Это совершенно разные смыслы, осознать которые дано далеко не каждому. Тот, кто себя любит, кто страдает нарциссизмом, тот никогда не ляжет грудью на амбразуру – такой исход не для него. Запад специально нам насаждает либерализм – это, если коротко, как раз и есть то себялюбие, которое ставит личные интересы выше интересов общества. Чтобы мы, большой русский народ, были разобщены, чтобы нас не сплачивала общая идея, чтобы мы не знали, что такое ответственность одного за всех и всех за одного, чтобы мы не знали, что такое самопожертвование ради общего дела.