Вдовье счастье (СИ). Страница 34

Второй точкой стал еженедельный базар, тот самый, куда Никитка отвозил крестьян. Базар был крупный, но торговля там велась всего один день, дорога от двух въездов занимала минут пятьдесят-час, от третьих ворот — четверть часа. И третья точка — городской рынок, но как угадать… Я мысленно застонала. Для специалиста даже начального уровня все очевидно, я же никак не могла решить чертов ребус. Отправлять коляски регулярно на мещанский рынок, а по базарным дням пускать еще и на базар? А городской рынок? А как быть с разными управами, ссудными кассами и гостиницами, где, впрочем, меня никто не ждет?

Лукее мои задумчивые кривляния не нравились, она, все еще ничего не говоря, плюхнула на стол шмат теста и принялась его раскатывать. Тяжелый стол ходил ходуном, очень уж Лукея старалась. Меня подмывало рявкнуть, но я терпела, и снова не потому что не хотела ей мешать, а потому что мне казалось — вот-вот меня озарит и я пойму, что делать с рынками и с седоками.

Лукея раскатала тесто в тонкий блин, шваркнула на стол глиняный горшок, взяла нож — я похолодела, вот это у нее шанс меня прирезать! — но старуха была занята куда более приземленными вещами. Ловко, как заправский повар, она нарезала блин на квадраты, сунула нож за пояс, обтерла руки о юбку — я проглотила и это, в конце концов, как она кашеварит, пока я не вижу, да точно так же, свинья везде грязь найдет, — и быстро, словно желая как можно скорее покончить с блюдом, начала выкладывать овощное месиво из горшка на квадратики теста.

Готовила она клецки в суп, очень вкусные, дети лопали их с удовольствием, а я себе аппетит не испорчу, если не буду за трапезой вспоминать процесс. Зато у меня сегодня бульон из мяса, и, конечно, Лукея схарчила уже не один кусок, не пойман — не вор, но если поймаю…

Лукея работала споро, но хаотично. Я никак не могла сообразить, по какому принципу она начиняет клецки, может, у нее никакой системы и не было — как удобнее, так и кладет, что ей пустое под рукой оказалось…

Под рукой? Я взглянула на карту и ясно увидела ответ на свою задачку, будто подсмотрела в конец учебника.

Глава двадцатая

Я совершала революцию в городском транспорте, но предпочла бы онеметь, чем озвучить сию крамолу — за слово «революция» мне вырвали бы язык и сослали куда подальше.

Некая часть горожан упорствовала до последнего, не желая расставаться с привычными неудобствами, но тех, кто оценил «маршрутки», с каждым днем становилось все больше, спрос превышал предложение до беззлобных пока склок.

Въезд в город — мещанский рынок — второй въезд — снова мещанский рынок — первый въезд — городской рынок, и далее по кругу. Маршрут я скорректировала, он выглядел оптимальным. Проезд стоил семь медяков, в коляску влезали четыре непритязатальных пассажира, за сорок минут я получала двадцать восемь медяков или как раз два серебряника, или один золотой. Коляска не стояла, не ждала, я давала лихачу и лошади три перерыва по полчаса, за десять часов работы выходило двенадцать поездок по золотому. Двенадцать золотых в день.

Афанасия чуть не побили другие лихачи. Мне сообщил об этом все тот же городовой Демид Кондратьевич, и я при этом известии стоически стиснула руки, но полиция не зря ела свой хлеб и защищала интересы честных предпринимателей, а я вела свой бизнес честнее некуда. Сыграло роль и то, что сложно укрыться от бдительных дворников, каждый из которых был полицейским осведомителем, раз, и коллегой нашего Фомы, два. Зачинщики были отправлены под арест, прочим вынесены штрафы и предупреждения. Я, уже приняв правила игры, вручила Демиду Кондратьевичу десять золотников.

Инвестиция в безопасность, почти «крыша».

Я написала письмо купцу Аксентьеву, обрисовав свои успехи, и он не медля прислал ответ. Слухи по городу разносились как ветром, Аксентьев досрочно признал, что партия осталась за мной. Он согласился за пятьдесят процентов стать моим компаньоном и заказать за свой счет две коляски на двенадцать человек и купить еще шесть лошадей. В конце он приписал, что удивлен мной весьма, а также тем, что дворянский ум при деле быть может.

Кто такой купец Аксентьев, меня просветил всезнающий Фома. Миллионщик, поставщик двора, влиятельный настолько, что вхож к самому императору. Миллионщику Аксентьеву было невдомек, что бизнес он вел не с пустоголовой дворянкой Верой Апраксиной, а с такой же купчихой-миллионщицей Верой Логиновой.

Мы с тобой одной крови, ты и я.

Фома привел в порядок магазин, и я снесла и развесила вещи, не торопясь прошла вдоль улицы, посмотрела, как оформлены другие торговые точки, вспомнила про ширму, которая стояла у меня в спальне в доме Петра Аркадьевича, приказала купить такую же. Я обустроила магазин, вспоминая последние достижения маркетинга двадцать первого века, и у меня была не просто лавка с товаром, но уютное, располагающее помещение с демонстрацией ассортимента, объявлением о приеме на комиссию ношеных вещей, с примерочной и вазами. Пусть цветы навертела из обрезков ткани Анфиса, пока дети спали, магазину они придавали шарм.

Я договорилась с бакалейщиком, что буду подавать покупателям его крохотные свежие булочки, и он охотно сделал мне скидку за рекламу, а владелец чайной лавки предложил задешево брать на пробу разные сорта травяных чаев. Аптекарь согласился приходить по утрам и ароматизировать мой магазин духами, если я повешу объявление, где можно приобрести целый флакон.

Взаимовыгода, то, что всегда можно и нужно использовать с толком и пользой.

С креативом у меня вечно не складывалось, найти копирайтера не представлялось возможным, и я заказала у художника вывеску с проверенным названием «Дамское счастье». Не называть же было, в конце концов, магазин, как прообраз знаменитого универмага — «Дешевый рынок». Художник уверенно закладывал за воротник, но не подвел, вывеска была готова накануне вечером, Фома приладил ее над дверью, и Никитка, вернувшийся с извоза, объявил, что на магазин уже засматриваются покупатели.

Может, сегодня кто-то из них вернется, думала я, затягивая на Палашке одно из своих платьев.

Им я решила пожертвовать. Раз уж она так трясется при виде одежды, нянька из нее так себе, а кухарка вообще не приведи бог, у Лукеи хотя бы съедобно, стоит попробовать Палашку в ином деле.

— С покупателями будь вежлива, скромна, угодлива, не спорь, не обсчитывай, — наставляла я ее, в приступе пессимизма торжественно хороня свое начинание. — Впрочем, я с тобой буду, обучу тебя всему.

Барыня и торговля — вещи до сей минуты несовместные, но недалекой Палашке в голову не приходило задуматься ни о чем. Насколько я остерегалась Лукею и даже Ефима, настолько махнула рукой на свою приданую девку. Ленива, неряшлива, терпелива — что тоже серьезный недостаток, восторженное «хо-хо» я слышала лишь в адрес шмоток.

— Ну, готово, — я отступила, осматривая результат. Не Консуэло Вандербильт, конечно, какими шанхайскими барсами ее ни укрась, и я хлопнула Палашку по спине, чтобы она выпрямилась.

— Ой, барыня, — растерянно протянула Палашка, поворачиваясь к зеркалу и осанку все равно не держа, ну что ты будешь делать. — Да я же прямо барышня!

— И запомни, не «Палашка», а «Пелагея». Как барышня, привыкай… и веди себя соответственно.

Я отправила Палашку… Пелагею за свежими булочками, а сама спустилась и через черный вход вошла в магазин. Он удушливо благоухал розами, я зажгла несколько свечей, расставленных заранее так, чтобы ни в коем случае не поджечь вещи и мебель, и открыла дверь. Звякнул колокольчик, и от этого звука встрепенулся бравый молодец на стоящей напротив входа щегольской коляске.

— Прасковья Саввична! — гаркнул он. — Открыли лавку! Прикажете выносить?

Я, заинтригованная, так и осталась стоять в двери и наблюдала, как из коляски выбралась полная, важная пожилая купчиха, совсем как баба на чайнике, а кучер быстро принялся выгружать тюки с вещами. Утро было ранним, владельцы лавок только продирали глаза, а первые пташки ко мне уже слетелись — то ли соловьи, то ли стервятники.