Шалунья (ЛП). Страница 16

Спокойствие в машине опасно. Блейк постукивает пальцем по подоконнику.

— Чего, по-твоему, я хотела?

Она, черт возьми, оперативник ЦРУ, выведывающий информацию.

Подключите меня к детектору лжи — и вы не увидите, как я вспотею. И это не потому, что я честен.

— Ты сама говорила мне, что никогда не будешь держать его акции. Ты знала, что он прогорит. Ты закрыла позиции в VizTech.

Грудь Блейк вздымается и опускается, ровно и спокойно. Я не настолько глуп, чтобы думать, что это означает, что она расслабилась. Она заставляет себя дышать медленно, чтобы не откусить мне голову.

— Ты заглянул в мой аккаунт.

Я уклоняюсь: — Я уже заглядывал на твой счет в тот день, когда положил на него три миллиона.

Ее лицо краснеет. Ее руки крутятся на коленях.

Кажется, что она обдумывает множество возможных предложений, прежде чем наконец говорит: — Ты единственный человек, который знает об этом счете.

— Он произвел на меня впечатление.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, на ее лице отражается пламя.

— Для тебя это ничто.

— Это совсем не так. Первый миллион, который я заработал, был самой тяжелой работой в моей жизни. У тебя, черт возьми, гораздо больше.

Ее рука подлетает ко рту, словно она хочет обкусать ногти. Но так же быстро она опускает ее обратно.

— Я буду благодарна, если ты оставишь эту информацию между нами двумя.

Не сомневаюсь.

— Я даже не сказал Бриггсу.

Это заставляет ее улыбнуться.

Я нажимаю еще чуть-чуть. — Какой у тебя номер?

Я не спрашиваю, сколько у нее есть, я спрашиваю, какое число она пытается выбить.

Каждый игрок знает свой номер.

А Блейк — чертов игрок.

Не думаю, что она ответит. Я уверен, что не ответит. Затем, тихо и спокойно, она говорит: — Сто.

Сто миллионов. От одного этого звука, произнесенного ее губами, я начинаю пульсировать.

Я планировал остановиться на этом, но теперь я должен знать.

— Как близко ты находишься?

На ее лице борются два порыва: необходимость сохранить ее тайну против искушения ослепить меня.

Наконец она шепчет: — Шестьдесят семь.

По моему позвоночнику пробегает дрожь. Я вспоминаю ту погоню, ту охоту.

— Первая сотня — изнурительная. Легко заработать несколько сотен тысяч на сделке. Но чтобы вырасти до девятизначной суммы… нужно выложить все свои яйца на стол.

— Так сказать. — Блейк улыбается. — Я определенно приняла несколько стрижек.

Теперь, когда я нашел трещину в ее броне, я неустанно вбиваю клинья.

— Сколько тебе было лет, когда ты сорвала свой первый миллион?

— Двадцать два.

— Черт возьми. — Я присвистываю. — Ты меня опередила. Мне было двадцать четыре.

Она ухмыляется. — Но как только я поднялась до десяти, меня снова сбили до шести.

Я качаю головой и ухмыляюсь ей в ответ. — Со мной такое случалось много раз.

Она ликует, наконец-то рассказывая кому-то об этом грандиозном событии, и слова сами льются с ее губ:

— Я выиграла конкурс по выбору акций. Так я поступила в Колумбийский университет — призом была стипендия. Но… — Блейк делает паузу, в ее глазах поселяется странная тусклость. — Я не закончила университет. Бросила на втором курсе. Когда мне понадобились деньги… я начала заниматься этим.

Вот почему она сводит меня с ума. Каждый ответ порождает еще дюжину вопросов. Я задаю тот, на который, как мне кажется, она действительно может ответить:

— Как скоро ты поняла, что улавливаешь полезную информацию?

Улыбка Блейк возвращается. — Сразу же. В первый раз, когда кто-то купил мне кошелек, я продала его и вложила деньги в Paysign. Прибыль составила четыреста процентов.

Я не спрашиваю, почему она продолжает это делать. Я лучше других знаю, как трудно получить хорошую информацию. Информация — это преимущество, единственное оружие, которое имеет значение.

— Как ты нашла своих первых клиентов?

— Через друга, — говорит она, не предлагая ничего другого.

Я поворачиваю руль, чрезвычайно довольный. Это было больше, чем я надеялся получить от нее так скоро.

Я задаю последний вопрос, который, надеюсь, не выйдет за рамки:

— Что ты будешь делать, когда наберёшь свой номер?.

Блейк смотрит на меня из-под челки, выглядя моложе своих лет.

— Конечно же, куплю себе замок. Я хочу самое красивое место, какое только можно себе представить, сад, как в сказке. И чтобы он принадлежал только мне.

В моей груди возникает странное напряжение. Блейк видит намек на это на моем лице.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. — Лгать слишком легко. Правда зеленеет на губах — слова выходят живыми и перерастают в нечто иное. — …У меня была такая фантазия.

Блейк заинтересованно приподнимается. — Ты хотел замок?

— Я хотел дом. — В голове мелькает то, что когда-то мелькало за окном автобуса — цветущие розы в саду, свежая краска на ступеньках. — Этот дом я видел по дороге в школу. Я представлял, как куплю его, и представлял, какой идеальной будет моя жизнь, если я буду там жить.

Блейк грустно улыбается. Такая, которая показывает, что она прекрасно понимает, о чем я говорю, — что я фантазировал об этом доме не раз и не два, а каждый гребаный день.

— Что в нем было особенного?

— Ничего. — Слово прозвучало резко. — Я бы никогда не захотел жить там сейчас.

Блейк слегка хмурится, его глаза изучают мое лицо.

Я притворяюсь, что должен смотреть в обе стороны в поисках следующего поворота.

Моя мама однажды сказала мне, что ей бы понравился такой дом. На самом деле, тот, в котором она живет сейчас, похож по стилю. Конечно, он намного больше и находится совсем не в том районе, где я вырос.

— Что ты собираешься делать в своем замке? — спрашиваю я Блейк.

— Не знаю. Наверное, читать весь день.

— Тогда тебе нужен замок с библиотекой.

— Что хорошего в замке без библиотеки?

Мы подъезжаем к "Porter & Robb". Франклин Робб кроит мои костюмы с тех пор, как я впервые сшил их на заказ. Он не снимает мерки ни с кого, кроме меня.

Вот что на самом деле покупает богатство: доступ. К людям, к опыту, к возможностям.

Успех — это снежный ком; он нарастает по мере того, как катится.

Неудача — это лавина, которая едва успевает предупредить, как все рушится.

У Робба густая борода, тонкое лицо и круглые очки в черепаховой оправе. Его руки похожи на корягу, но они режут ткань с машинной точностью.

Я могу сказать, что Блейк ему нравится, потому что она задает правильные вопросы, пока мы рассматриваем ткани.

— С какой фабрики это? — Она показывает пальцем на кусок шерсти Zegna.

— С той, что в Пьемонте.

— Вы часто туда ездите?

— Шесть раз в год. — Робб гордо улыбается.

— Самое красивое место, которое я когда-либо посещала.

— А вы бывали?

— Дважды.

Я чувствую забавный приступ ревности. Я хочу сводить Блейк в самое красивое место.

Влюбленность в нее растет. Может, мне стоит уехать, пока есть возможность.

Блейк просовывает свою руку в изгиб моей руки, и эта мысль лопается, как мыльный пузырь. Я кладу свою руку поверх ее и держу ее там.

Она говорит: — Ты собираешься что-нибудь примерить?

— Я ненавижу примерять одежду. Именно поэтому я прихожу сюда.

— У них есть готовая одежда.

Блейк осматривает аккуратные ряды летних пиджаков и легких льняных рубашек вдоль стены.

Я насмехаюсь. — Они мне не подойдут.

— Может, и подойдут.

Робб смотрит вверх, с полным ртом булавок. Он раскладывает шерсть Zegna. — Я могу сшить тебе такую рубашку за неделю.

— Примерь одну на меня, — говорю я Блейк. — Я посмотрю, нравится ли мне цвет.

Мне нравится отдавать ей приказы. Она бросает на меня холодный зеленый взгляд и улыбается. Это похоже на треск хлыста — быстрый взгляд, а затем медленный блеск зубов. Она двигается, чтобы выполнить мою просьбу, лениво покачивая бедрами, кончиками пальцев проводя по одежде. Так чувствует себя укротитель тигров, когда думает, что контролирует ситуацию.