Цена вечности: Незримые путы (СИ). Страница 17

— Мертвые могут сказать больше, чем живые, — возразил Айден. — Завтра проверим дома, может, на что-нибудь наткнемся.

— Или нет, — проворчал Ламберт. Он почувствовал, как по телу медленно, но верно растекается тепло. Тьма и непогода отступали. — И будем до скончания веков ходить по этой деревне, пока не сдохнем от голода, прямо как несчастные гули.

— Выбор у нас невелик, — напомнил Айден. — Еще нужно будет найти и осмотреть периметр заклятья, там могут быть отметки, подсказки.

— Чтобы их найти, нужно знать, что искать, — заметил Ламберт.

— Поэтому сначала осмотрим дома, — объяснил Айден.

Разговор затих. Ламберт почувствовал легкий намек на голод и с тоской подумал, что с утра придется туго. Кто бы мог подумать, что придется голодать в лесу, где водится куча дичи! Оставалось надеяться, что в круг занесет какое-нибудь животное, кости, разбросанные по деревне, давали неплохую надежду. Или они найдут что-нибудь в процессе поисков, хотя он понятия не имел, что за пища может храниться десятилетиями.

На улице снова громко закричала женщина, и Ламберт вздрогнул от неожиданности. Мгновенно вернулись холод и глухая тоска. Айден прижался к нему теснее.

— Хреново, — негромко сказал он, — оно еще и звуками будет нас донимать.

— Не всех, — не удержался Ламберт.

— Посмотрим, — спокойно отозвался Айден и медленно, глубоко вздохнул. — Кто она?

Ламберт застыл, он надеялся, что вопросов уже не будет. Вспоминать не хотелось, внутри разбуженным зверем заворочалась мучительная боль.

— Мать, — коротко ответил он и отвернулся.

— Мне жаль, — обронил Айден. — У тебя есть хорошие воспоминания о ней? Самые хорошие?

Ламберт внутренне ощерился, но задумался. Хорошие воспоминания из детства? Их было слишком мало, чтобы нащупать вот так сходу. Хотя… Перед глазами встал солнечный луг, и мать, уставшая, с блестящим от пота лицом, под летним солнцем плетет венок. Отец тогда распорол ногу вилами и лежал в горячке. Наверное, это были самые счастливые дни в детстве. Ламберт чувствовал себя свободным, сбежавшим из-под гнета страха и ненависти. Матери пришлось тяжело работать на поле одной, но на ее лице стала появляться улыбка — сперва бледная, неуверенная, но потом лучистая, как то самое летнее солнце, что блестело в ее волосах.

Новый протяжный крик вернул Ламберта в полутемный сарай. Айден пристально смотрел на него, свет лучины отражался в золотистых зрачках.

— Расскажи, — попросил он.

Ламберт сглотнул. Он ни с кем не делился воспоминаниями прошлого, потому что это была недостижимо далекая жизнь. Временами казалось, она и вовсе плод его воображения. Но сейчас он чувствовал себя ребенком, слабым и испуганным, впервые с тех пор, как получил медальон и убил отца. Будто не было долгих лет в Каэр Морхене и на Пути, не было мутаций, размывших мучительные картины прошлого.

— Это такая терапия? — Ламберт попытался усмехнуться, но безуспешно. Губы дрогнули, как у малыша, к горлу подкатил ком.

Айден молча потянул его на кучу трухи, заставляя лечь лицом к себе. Растерявшись, Ламберт не сразу понял, как на это реагировать, не успел воспротивиться. Айден накрыл их обоих двумя покрывалами и сжал его плечо. Ладонь жгла через куртку.

— Расскажи, — снова попросил он тихо, не отрываясь от глаз Ламберта. Его зрачки расширились, в их глубине танцевали красные блики от лучины, медовая радужка искрилась золотом, не давая отвернуться, не давая слушать крики, доносившиеся со двора.

И Ламберт начал рассказывать. О солнце. О матери. О поле. Он рассказывал, и Айден заставлял его вспоминать все больше подробностей — вышивку на переднике, сорта цветов, запах ветра, мычанье коров. Ламберт говорил долго, пока картина счастливого луга не затмила его сознание. Он видел ее в глазах Айдена, оттененных густыми ресницами, он почти мог коснуться ее, снова оказаться в том дне. И когда дыхание перехватило, когда на глаза неожиданно навернулись слезы, он едва смог зажмуриться, отрываясь от этого забытого счастья. Но теперь оно наполняло его изнутри, теплясь, подобно огоньку лучинки.

Он дышал ровно и глубоко, успокаиваясь, напитываясь этим внутренним средоточием тепла и слушая дыхание Айдена рядом, чувствуя его руку на плече. Он был не один.

========== 8. Побег от прошлого ==========

Ламберта разбудил голод. Выматывающее урчание в животе, позволяющее думать только о еде. И все же, прежде чем он открыл глаза, накатили воспоминания вчерашнего дня, вызывая полную подавленность и жгучее, болезненное чувство стыда. За непростительную, недостойную слабость, проявленную перед лицом постороннего. Он вел себя как ребенок. И теперь от одной мысли снова увидеть Айдена становилось физически плохо.

Открыв глаза, он прислушался к звукам в сарае. Дождь стих, что позволило без труда уловить происходящее вокруг. Сквозь щель в огромных створках, из которых раньше выгоняли на выпас скотину, проникал тусклый утренний свет. Оба покрывала, унесенные из дома, лежали рядом, на перекладине сушился плащ Айдена. Значит, он был где-то поблизости.

Скрипнула дверь. Ламберт сел, чувствуя острую неловкость и злясь на себя за проявленную слабость.

— Нашел только это, — послышался голос Айдена. Он показал плоский хлебец величиной с ладонь. Желудок Ламберта отозвался глухим ворчанием, хотя выглядела эта еда совсем непрезентабельно.

— Еще съедобно? — хмуро спросил Ламберт, поднимаясь на ноги и избегая встречи взглядом с Айденом.

— Сухари хранятся долго, — пожал плечами Айден. — А желудок у меня крепкий. Будешь?

Ламберт кивнул и принялся застегивать мечи. Ему нужно было делать хоть что-то, только бы не смотреть на спутника. Айден с размаху расколол плоскую лепешку о жердь и протянул ему половину. Ламберт присмотрелся к покрытому серым налетом куску. Кто-то очень старался, выпекая его, — по поверхности вились какие-то узоры. Он попробовал хлеб на вкус. Пресный, давно лишенный признаков нормальной пищи и невероятно твердый, но желудок упорно напоминал о себе, и отказываться было глупо. Они понятия не имели, когда смогут выбраться отсюда и смогут ли вообще.

Разгрызая маленький засохший кусочек, Ламберт пытался решить сложный вопрос: стоит ли говорить с Айденом про вчерашнее. Только проснувшись, он решил, что не будет вспоминать о случившемся, но теперь чувство неловкости прямо-таки толкало его объясниться, но натыкалось на мрачное нежелание. И смятение порождало злость. Ламберт мельком взглянул на Айдена, пытаясь уловить насмешку или жалость, но тот не обращал на него внимания, проверяя состояние плаща и поглощая некогда несомненно вкусный хлеб. Раздираемый противоречиями, Ламберт все же решился:

— Вчера, — выдавил он через силу, сжав в кулаке остатки сухаря. — Не понимаю, что случилось, но… — собственное бессилие что-либо объяснить вызвало новую волну раздражения. — Херня какая-то вышла.

— Это место так настроено, — отмахнулся Айден, не глядя на него. — Оно чувствует самые болезненные воспоминания и вытаскивает их на свет. С тем чары и накладывали — чтобы как можно сильнее задеть за живое.

— Но моя реакция была ненормальной, — Ламберт наконец подобрал слова.

— Почему это? — Айден все же обернулся и, чуть нахмурившись, посмотрел ему в лицо. Ламберт с трудом подавил желание отвернуться. — Круг рассчитан как раз на такие эмоции. Ты же не считаешь, что у ведьмаков не должно быть эмоций? — по его губам скользнула усмешка.

— Но это старые воспоминания, — попытался объяснить Ламберт. — Такая реакция…

— Нормальна, — оборвал его Айден. Он снял плащ и накинул его на плечи. — Именно потому, что это слишком старые воспоминания. Детские. Они взывают к тому времени, когда ты был ребенком и не мог чувствовать иначе. Возвращают в прошлое эмоциональное состояние, когда ты не был способен контролировать себя. Это нормально. И как ты мог заметить, преодолимо.

— На тебя-то они не подействовали, — буркнул Ламберт, доедая последний кусок сухаря, но чувствуя только еще больший голод.