Земля 2252 (СИ). Страница 20

На этом спасибо. Ливадов с большим удовольствием облачится в комок. Пребывание в одних трусах изрядно напрягало: и холодновато, порой покрывался гусиной кожей, да и вообще унизительно. Голым чувствуешь себя, мягко говоря, неловко перед одетыми людьми, изначально ощущаешь себя ниже и слабей.

Первым делом Андрей натянул на себя майку цвета хаки, в такой же щеголял белый тип с соломенной бородой. Затем штаны, куртка на молнии с капюшоном. Блаженство! Одежда — вот, что делает человеком! Забыл даже про ошейник и чуть было не поблагодарил Рамиреса. Особенно, когда увидел топающего от джипа негра, что нес пару чёрных армейских ботинок и какую-то плоскую коробку, но сдержался. Благодарить упыря он не станет.

Обувь с вставленными внутрь чистыми носками лишь внешне напоминала берцы и скорее походила на кроссовки. Оказалась по размеру и весьма удобной. Ливадов сделал несколько шагов, чтоб убедиться в первом впечатлении от ботинок и удостоверился, что оно не обмануло. Затем, сощурившись, взглянул на жаркое солнце в безоблачном небе. В одежде, пожалуй, припекает.

Артур Джонс покорно ждал, сложив руки на груди, пока его собственность оденется. Ливадов то и дело посматривал на него, снова выискивая намек на недавнюю ярость или просто раздражение, но видел лишь безмятежное лицо. Странный тип этот Рамирес. Кличка, которой обозвал своего хозяина, крепко прилипла к языку.

— Голоден? — спросил Джонс?

— Есть немного, — ответил Андрей, стараясь не выдать, что жрать он хочет конкретно.

Джонс указал на коробку, и негр, продемонстрировав белозубую улыбку, протянул картонный ящик Андрею, предварительно вскрыв верхнюю часть. Да это же настоящий сухпай! Давали такой натовский им на армейке несколько раз, потом еще дважды сами покупали на свои. Пакетики и консервы со строчками из мелких буковок, такие же, как его мире.

Ливадов первым делом открыл консервы — гуляш и паштет; разорвал пакетик с галетами. Ругнулся на чудо-консервы — когда открывал гуляш, едва не выронил банку. Она враз потеплела, подогрев еду, отчего картошку с мясом можно было есть горячей. Андрей схватил пластиковую вилку и набросился на продукты, не замечая, с каким интересом за ним наблюдает Джонс.

— А ты странный, — заговорил Артур, когда Ливадов доканчивал пакетики с десертом, — говоришь по-русски и без акцента, только ничего не помнишь и не знаешь про Красный сектор. Да, очень странный.

Что он чешет? Андрей плевать хотел на его размышления, вот поесть было очень кстати.

— Почему странный?

— Видишь ли, — ответил Джонс, — ты ел вилкой.

Это было сказано почти обвиняющим тоном. Ливадов с подозрением посмотрел на задумчивого Джонса и подмигнувшего ему негра.

— Вилка, — говорил Артур. — Далеко не все одичалые знают, что такое вилка. Однако и на косматых ты не похож.

Андрей вытер губы и сытно рыгнул. Пусть думает о нем, что хочет. Зато жизнь налаживается! Дай срок, и вырвусь на свободу. С этим Ливадов думал не тянуть. Места вокруг дикие, и Джонс с помощниками выглядят не столь уж и осторожными.

— Ты в бога веришь? — неожиданно спросил Артур.

— Чего?

— Ты же слышал, что я миссионер? Белый крест. Знаешь про такой? Штаб-квартира в Новом Вашингтоне, округ Рио, Соединенные Штаты Америки, — развел руками Джонс. — Проповедник. Несу слово Божие в сей мир заблудших душой и разумом чад Его.

Андрей непонимающе смотрел на Рамиреса. Чего он хочет от него?

— Так веришь? — повторил Джонс.

— Не знаю, — Андрей решил держаться выбранной тактики; память, мол, отшибло. — Не помню.

— Скажи мне что-нибудь о христианстве. Давай, напрягись. Вспомни.

— Чего вспомнить-то, — Ливадов отвел взор, надумав схитрить.

Нужно придумать какое-нибудь воспоминание. Так, наверняка, его притворство натуральней будет выглядеть. Чего бы ляпнуть? Андрей для верности потер лоб и, скривившись, произнес:

— Вроде… Есть такое. Благодатный огонь! Сходит на Пасху.

— Что ты сказал? — Джонс весь поддался вперед, тараща на раба глаза. — Стоп! Не говори! Я все услышал.

Ливадов выругался про себя. Что-то не то он произнес.

— Нет, — Артур был не в себе, его распирало от только что совершённого открытия. — Ты точно не из Красного сектора! Историю христианства в большинстве там не знают, в особенности полуграждане. Ты кто? Может, все таки оттуда и наукой занимаешься? Историк? А на одичалого совсем не похож.

Сука!

— Из цивилизованного сектора? У тебя есть нетчип?

Сука! Сука!

Сохраняй спокойствие! Ливадов старался смотреть на Рамиреса с непонимающей мордой лица. Знать бы, хорошо у него получается или нет?

— O'key! — Джонс отмахнулся от собственного возбуждения. — С этим разберемся, но потом. Сейчас давай в машину. Go further!

Едем дальше! Негр и бывший на часах белобрысый двинулись к джипу.

— Мне б отлить, — сказал Андрей.

Артур Джонс вдруг встрепенулся, будто услышал нечто за гранью допустимого.

— Не вздумай бежать!

Рамирес многозначительно постучал указательным пальцем по часам, добавив:

— Прикажу, Томми проследить за тобой.

Томми оказался белобрысый тип с крупнокалиберным автоматом и в шлеме. После окрика, он направился к Ливадову. Держался с рабом настороже, даже рыкнул что-то для острастки и постоянно целил в Андрея оружием. Проконтролировал, чтоб тот забрался в скотовозку.

Лязгнула, закрылась дверь, погасла лампочка. Андрей очутился в полной темноте, вскоре джип все также бесшумно продолжил путь.

Куда едут? Куда его везут? На сей раз сна не было, Ливадов угрюмо смотрел в темноту. Долго, потом все же закрыл глаза и уже задремал, как джип остановился. Снаружи послышались голоса. Много людей.

Автомобиль вновь поехал, медленно и на крутой подъем, но недолго. Вновь голоса, и неожиданно для Андрея задняя дверь джипа открылась. Ливадов увидел лысого негра-помощника Джонса и какого-то мужика. Яркий дневной свет слепил, но Андрей упрямо смотрел, прикрыв глаза рукой, на сооружение позади негра и говорившего с ним бородача.

Оно известно Ливадову с детства! Ярославский железнодорожный мост!

Глава 9. Быть сильной

Мириады огней ночного мегаполиса ушли из-под крыльев. Теперь Женька видела реку. Жирную чёрную полосу, промелькнувшую под днищем самолета. Летательный аппарат так и назывался — самолетом. Да и он походил на привычный с детства агрегат, только не слишком большой по размеру, и располагался прямо на крыше университетского небоскреба с прижатыми к корпусу крыльями. Они расправились после набора высоты.

Насупленная Артурова молчала и, почти не отвлекаясь ни на что другое, смотрела в широкое окно самолета, что в несколько раз превышало размеры иллюминаторов из женькиного времени. После того, как поднялись на борт, помощница Мартынова не проронила ни слова, и на Ливадову почти не смотрела. Женька в мыслях даже поблагодарила Яну за неразговорчивость — не до неё сейчас — и, устроившись в кресле присланного за рабыней роскошного самолета, с противным, премерзким волнением ждала взлета. Теперь Ливадова принадлежит старшему сыну Президента Корпорации, и это его личный самолет.

Против слов Мартынова отбытие затянулост. Ливадову отвели в камеру. Подумалось тогда, что время до вылета пробудет в одиночестве, но не тут-то было. Скоро появились двое молчаливых типа и без лишних слов отвели Ливадову в медицинский бокс института, который, как после оказалось, занимал два этажа.

Эти двое являлись скорее надзирателями, чем коллегами Артуровой. Девушка помнила, как кинулась с кулаками на профессора Мартынова и сколь быстро оказалась скрученной двумя такими же мордоворотами, что теперь неотступно пребывали с ней. Поэтому не задала лишних вопросов и не перечила, когда пригласили следовать с ними.

Добрались до лифта, спустились на четыре этажа, и началась бесконечная череда анализов и обследований. Сейчас, находясь, на борту самолета, и не припомнить, сколько кабинетов посетила и как много медиков промелькнуло перед глазами. Какая-то нескончаемая череда лиц и взглядов! Равнодушных, деловых, иногда злых и совсем редко участных.