Однажды и вы вернётесь домой (СИ). Страница 3

— Ты пожалеешь! — выкрикнул Фрэнк, и сразу же раздался дружный топот ног.

Верзилы из футбольной команды просто-напросто сбежали.

*

19.. год, резервация Пайн-Ридж, Южная Дакота.

— Кровь? Кровь должна литься, винчинчала-васичу. Кровь — что вода в реке, бежит по жилам и пропитывает землю. Лакота не боятся крови и щедро проливают её — свою и чужую. Пощады мы не просим и не даём. Мы проливаем кровь врагов, чтобы обновить её, — так же, как они обновляют нашу. Ша — красный цвет, цвет крови и жизни. Святые люди называют тёмно-красный цвет краски, которую мы наносим на себя для Танца Солнца, цветом новой жизни. Красный цвет — это прошение о тепле и об изобилии животных, которых мы убиваем на охоте. Человек, который красит лицо и тело красным, нравится духам, винчинчала-васичу.

*

20.. год, Рокфорд, Иллинойс.

— Трусы! — азартно заорал Марк срывавшимся от пережитого напряжения голосом. — Дураки и трусы!

Он порывисто обернулся и сразу сник, наткнувшись на пренебрежительно-насмешливый взгляд Йаке. Как лбом в стену врезался со всего размаху, честное слово.

Что Йаке должен был думать о нём самом?! Понятно что.

— Я не трус, — пробормотал Марк, вскидывая подбородок под этим испытующим взглядом и краснея до ушей. — Их слишком много, и они вечно меня достают. Потому что я не скрываю, что гей.

— Гордишься этим? — Йаке сощурил свои раскосые тёмные глаза.

— Жалеешь, что заступился за меня? — вспыхнул Марк и тоже вызывающе сощурился, хотя у него все поджилки тряслись, а сердце противно ёкало.

Так они и стояли, меряя друг друга взглядами, пока Йаке, снова чуть усмехнувшись, не проронил:

— Нет. Не жалею.

Со стороны школы раздался дружный топот нескольких пар ног, и оба они, как по команде, повернулись туда.

На автостоянку мчался начальник школьной охраны, мистер Коллинз, в сопровождении двух своих помощников. Было ясно, как день, что Задира Фрэнк добрался до директора. Как и обещал.

Марк испустил глубокий вздох.

— Тут я справлюсь сам — мне отлично удаются переговоры, — важно поведал он, расправив плечи. И, не сумев удержаться, всё-таки добавил: — Почему ты ни о чём не спросил этого мудака, а сразу ему врезал? Я, конечно, только рад этому, но…

— Если хочешь победить, всегда бей первым, а не защищайся, — преспокойно ответствовал Йаке, и Марк даже застонал — ну что за методы борьбы!

Но в кабинете директора Тейлора у Йаке хватило ума об этих первобытных методах умолчать. И вообще он почти всё время молчал, предоставив Марку гневно живописать, как всё было на самом деле, и размахивать руками. Он сидел на диване со скучающим и отрешённым видом и смотрел в окно, за которым бойко щебетали синицы, прыгавшие по веткам граба.

Казалось, что эти синицы гораздо интереснее ему, чем то, что происходит в кабинете, хотя здесь, между прочим, решалась его судьба.

— Ваш опекун, преподобный Лайтман, учитывая ваше прошлое, Джон Уанкроу, поручился за вас, — укоризненно проговорил директор, которого вся школа втихомолку звала Филином — за немигающий взгляд больших круглых глаз, ещё и увеличенных стёклами старомодных очков. — Я надеялся на ваше понимание ситуации.

— Он защитил меня! — в очередной раз пылко вскричал Марк. — Никто никогда меня не защищал! И администрация школы в том числе! — укоризненно прибавил он.

— Я не просил никого за меня поручаться, — пропустив этот супер-эмоциональный пассаж мимо ушей, почти лениво сказал Йаке.

— Вы предпочли бы остаться в исправительном заведении штата для подростков? — сухо осведомился Филин, и Марк так и ахнул, невольно вытаращившись на Йаке. Что?! Этот парень был в тюрьме?!

Хотя… такое было вполне возможным и даже предсказуемым.

— Нет, — легко ответил Йаке и повёл плечом. — Не предпочёл бы.

Мистер Тейлор с явным облегчением счёл этот ответ за признание вины и ещё долго читал нотацию о правилах поведения, принятых в этой средней школе, о её миролюбивых традициях, восходящих ко второму президенту Соединённых Штатов. Именем которого и была названа школа — то бишь Джону Адамсу.

И Марк, и Йаке молчали, слушая его разглагольствования как рекламную болтовню по телику, то есть пропуская мимо ушей.

Наконец Филин отпустил их, наложив на Йаке взыскание — ежедневное дежурство по столовой в течение двух недель. Йаке задумчиво кивнул и так стремительно вышел, по своей привычке, что Марк едва успел его догнать — уже за школой, всё на той же автостоянке.

Может быть, следовало остаться в школе, где всё ещё шли занятия, но Марку уже было на них наплевать.

— Постой! — запыхавшись, выкрикнул он, и Йаке остановился, искоса глядя на него.

Господи, как же он был красив, когда стоял вот так, засунув руки глубоко в карманы своей спортивной куртки! Длинные волосы его трепал ветерок и… и для полноты картины Йаке не хватало только мустанга под собой.

Или его, Марка.

Он сразу взмок от этой бесстыжей мысли. Откуда она, чёрт побери, взялась?! Он ведь ни разу в жизни даже не целовался.

— Ты что, и вправду сидел в тюрьме? — выпалил Марк, лишь бы что-то сказать, лишь бы удержать Йаке возле себя ещё хоть на минуту — и тут же понял, что это был не самый лучший вопрос.

Йаке раздражённо поморщился:

— Два месяца в Пеннингтоне. Потом меня забрал ваш священник, мистер Лайтман, оформил опекунство. Я его не просил.

— Понятно… — ошарашенно протянул Марк и снова ляпнул: — По твоей… этой философии… ну, бей первым и всё такое — неудивительно, что тебя посадили.

Йаке снова покривился и резко ответил:

— Если бы дураки-ирокезы, или как их там, сразу покрошили бы ваших отцов-основателей, едва те заявились сюда на своём сраном «Мейфлауэре», вместо того чтобы кормить их кукурузой, вся история пошла бы по-другому.

— Пожалуй… — хлопая глазами, пробормотал Марк. — Скажи об этом мисс Клауд.

— Скажу, — пообещал Йаке и снова повернулся, чтобы уйти.

Нет, Марк решительно не желал с ним расставаться!

— Постой же! — выкрикнул он в отчаянии. — Тебя, может, подвезти? — Он кивнул на свой «рено», так и оставшийся смирно стоять возле «кадиллака» Задиры Фрэнка. Выходит, Фрэнк не так уж страшно и пострадал, если его папочка тут же не примчался в школу и не повёз своего отпрыска к врачу, — мелькнула мысль.

Йаке сжал губы, и Марк, ловивший каждое его движение и эмоцию, будто радаром, выдавил с бешено забившимся сердцем:

— Ты не хочешь, потому что я гей?!

— Я не хочу, потому что я не влезу в эту твою игрушку, — исчерпывающе пояснил Йаке, сдвинув брови, и Марк от облегчения чуть не сел прямо на грязный бетон стоянки.

— Это мамина машина, — зачем-то сказал он, а потом добавил, поколебавшись: — Мама… она умерла. В прошлом году.

Йаке едва заметно кивнул, и опять воцарилось неловкое молчание.

— Как ты вообще относишься к геям? — наконец в упор спросил Марк, умоляюще на него уставившись. Он торопился выяснить всё сразу, чтобы знать, чего ему вообще ждать. И даже замычал от разочарования, когда Йаке с совершенно предсказуемым смешком откликнулся в стиле идиота-шоумена Зака Галифианакиса:

— Я к ним не отношусь. — И хмыкнул, покосившись на вытянувшееся лицо Марка: — Я девчонок люблю.

— А я — парней! — огрызнулся Марк и едва не брякнул: «Тебя, Йаке Витко!». Он сцепил зубы, катнув желваками не хуже Йаке, и храбро заявил: — Я тебя приглашаю на ужин в пиццерию Лукаса. Не отказывайся, а? Должен же я тебя… отблагодарить за своё чудесное спасение.

Он протараторил это, ненавидя свой вздрагивавший от волнения голос, но ничего не мог с собой поделать.

Господи, как же он хотел ещё немного побыть рядом с этим парнем!

Йаке подумал и снова решительно покачал головой:

— Нет. Извини.

— Но почему?! — закричал Марк.

И тот бесстрастно объяснил:

— Чтобы ты ничего не ждал и ни на что не надеялся. Говорю же — я не гей.

И пошёл прочь своей проклятущей плавной походочкой — поступью дикого зверя или воина, вышедшего на тропу войны.