Фокус (СИ). Страница 42

— Йори, мне правда нужна твоя помощь. — Кажется, без этой части разговора никак не обойтись. — Ты можешь сказать, что мы почти не знаем друг друга, и будешь абсолютно права, но так получилось, что ты единственная, кому я могу доверять.

Ни одна девушка, тем более такая романтичная мечтательница, не заслуживает такого сухого и делового предложения руки и сердца, но ничего другого у меня нет, а обманывать ее выдуманной историей о любви с первого взгляда и до гробовой доски я не хочу. Потому что в отличие от большинства людей, с которыми мне приходилось сталкиваться, я ее уважаю и считаю, что она как никто другой заслуживает знать правду.

— Звучит как предложение о деловом сотрудничестве. — Йори заводит прядь за ухо и поглядывает в сторону детского стола, за которым Сова усердно что-то рисует на альбомном листе. — Что ты ей сказал? Имею ввиду в тот день, когда я была у тебя в гостях.

— Что ты — особенная девушка для меня. И что она очень пугает тебя своим поведением.

Выдумщица прячет лицо в ладонях. Давно уже заметил, что делает так всегда, если хочет скрыть смущение. На этот раз «прятки» затягиваются, и мне приходится податься вперед и, прилагая усилия, отвести ее руки от лица. Зеленые глаза смотрят с таким сожалением, что я невольно начинаю перебирать в памяти весь свой короткий монолог.

— Она маленькая испуганная девочка, а сдерживается, чтобы не пугать великовозрастную дурочку.

— Она маленькая испуганная и капризная девочка, — поправляю я. — Мой косяк. Думал, что раз мы одни, то нужно стараться за двоих. А мать из меня, как ты понимаешь, так себе.

— Зато отличный отец, — тут же перехватывает инициативу Йо. — Может быть… Я не знаю… Не так уж плохо, если Соня узнает о своей настоящей матери?

Честно говоря, если отодвинуть в сторону угрозы, из-за которых у меня второй день отвратительное настроение, то выдумщица права — рано или поздно, но Сове придется все рассказать. Только двинутый папаша во мне предпочитает держать правду под замком хотя бы до тех пор, пока моя малышка не окрепнет для правды. Не думаю, что сейчас она готова услышать «свой ценник». Даже если кто-то считает, что момента лучше может уже и не быть.

— Она узнает, выдумщица, но не сейчас. И я буду очень благодарен, если ты будешь считаться с моим мнением.

— Конечно, да, прости, что… — Она так торопится извиниться, что приходится перебить ее на полуслове.

— Йори, все, остановись.

— Я говорю слишком много глупостей.

Я бы не назвал это глупостями, скорее, ее личным пунктиком: анализировать и видеть каждую вещь в каком-то своем особенном свете, под ее личным углом, который я не всегда понимаю. А если быть до конца честным, то обычно у меня не возникает желания тратить время на женские «закидоны» хотя бы потому, что в моей жизни хватает одной маленькой вредной женщины, и я не готов удваивать количество капризов. Уж точно не по доброй воле и не в здравом уме. Но у Йори так мало опыта с мужчинами, что делать ошибки — нормально. Главное, они перекрываются целой кучей других достоинств.

— Я понимаю, что слишком о многом тебя прошу, — и это чистая правда, не лукавлю и не пытаюсь выглядеть в ее глазах «хорошим парнем в беде». — Скажу больше: я даже не могу сказать, что ты можешь думать столько, сколько нужно, потому что, к сожалению, времени действительно нет.

— А если я… откажусь?

Хороший вопрос. И складка между сведенными бровями моей выдумщицы намекает, как напряженно она ждет ответ.

— Если ты откажешься, то мне придется вычеркнуть этот пункт, потому что никакой другой женщины нет. И я не буду ее искать.

Наверное, эти слова перевешивают мое совсем не романтическое предложение, потому что Йори перестает нервно теребить волосы, расправляет плечи и с до смешного серьезным видом говорит:

— Хорошо, мой важный А, не дадим Сову в обиду всяким кукушкам.

Как гора с плеч.

— Спасибо, мой маленький храбрый союзник.

Стоп.

— Твой важный А?

Она так сокрушенно качает головой, что сразу понятно — только что я очень сильно накосячил, сболтнув, что так и не прочитал ее новую книгу.

— Шарик, ты все-таки балбес, — повторяет выдумщица… и Соня вторгается между нами, тыча мне под нос свой рисунок.

Глава тридцать девятая: Йори

Не могу поверить, что моя собственная жизнь превращается в сюжет книги, где тихая-мирная судьба героини делает внезапный резкий вираж. Вчера я была просто Йори, которая путается в ветках метро, а утром мой вайбер показывает кучу непрочитанных голосовых сообщений от Андрея, где он рассказывает, как можно устроить нашу роспись в обход всяких формальностей.

Я натягиваю одеяло до самого носа, когда Андрей говорит, что хоть у нас «выгодное сотрудничество», у меня должно быть платье. «Для фоток в инстаграм!» Представлю себя в чем-то красивом, элегантном, со шлейфом и сотней маленьких атласных роз на шпильках в волосах. Это было бы лучше, чем любая фантазия, но…

ЙОРИ:Платье совсем не обязательно, мой невозможный мужчина. Не переживай, я не настолько сумасшедшая, чтобы прийти в ЗАГС в джинсах и «дутиках»

Так много хочу ему сказать, но горло сводит от смешанных чувств, поэтому стыдливо прячусь за текстовыми сообщениями. Не представляю, как словами и без ненужных эмоций объяснить, что платье — это как вишенка на торте, то, что превращает обычную сладость в шедевр кондитерского искусства. А я и так слишком сильно и безнадежно увлечена этим мужчиной, чтобы так неосторожно сдать последнюю линию обороны.

Но от разговора уйти не получается, потому что Андрей набирает меня и, как только прикладываю телефон к уху, довольно строго говорит:

— Не спорь с мужчиной, выдумщица. Мы еще не поженились, а ты уже пытаешься переломить хребет моему патриархальному воспитанию. Я заеду за тобой в час. Ты уже придумала, что скажешь обо мне родителям?

Даже не представляю, как начать этот разговор. «Мама, папа, это — Андрей, мы познакомились в интернете, я провела у него ночь — и мы собираемся пожениться». Мама будет нервно смеяться, думая, что я просто пересказываю одну из своих безумных идей для книги. А отец… Ох, с его характером я даже не берусь предсказать реакцию.

— Как насчет устроить семейные посиделки в скайпе? — предлагает Андрей.

— В смысле?

— Твои родители должны меня увидеть, разве нет? А я должен сказать им, что со мной их дочь будет в безопасности. И что я нормальный парень, а не маньяк. Покажу паспорт, права, и что там еще нужно, чтобы твоему отцу не захотелось превратить меня в грушу для битья.

Мое шокированное молчание затягивается слишком надолго, потому что Андрей напоминает о себе совсем неделикатным покашливанием.

— Ты снова уснула, выдумщица?

— Нет, мысленно выбираю место, за которое тебя ущипнуть, чтобы убедиться, что ты — настоящий.

— Если у меня есть право голоса…

— Жду тебя в час, — быстро перебиваю я, посылаю ему воздушный поцелуй и «отключаюсь».

Когда я после всех утренних процедур прихожу на кухню, бабушка ставит передо мной большую тарелку с «глазуньей» и парой ржаных гренок.

— Что случилось? — интересуется она, покашливая от простуды, которая на несколько дней уложила ее в постель. — С таким видом ковыряешь завтрак, словно собралась утопиться.

— Хуже: приняла предложение о фиктивном браке от мужчины, которого люблю.

Даже эта понимающая мудрая женщина берет паузу, чтобы переварить мою шараду.

— Ну-ка, давай ты мне сейчас все расскажешь. — Она потихоньку тянется к висящему над столом шкафчику, достает темно-коричневую фирменную бутылку рижского бальзама и льет понемногу мне в кофе, а себе — в чай. Даже рукой машет, когда пытаюсь сделать вид, что меня все так же интересует яичница. — Я же вижу, что тебе кусок в горло не лезет.

И я рассказываю, слово за словом, заново проживая и первое знакомство с «голосом» моего невозможного мужчины, и с его лицом, и с лисом на предплечье, и всеми другими татуировками на мускулистых руках, которые, будь моя воля, я бы изучала тщательнее, чем астрономы — карту звездного неба. Рассказываю и о своем «знакомстве» с его пошлым, и о тех идиотских фотографиях, из-за которых я замолчала, а он так и не ответил. И чем больше говорю, тем сильнее в моей романтической голове крепнет мысль, что все это — и то, что было потом — не может быть просто так. Люди не находят друг друга за полторы тысячи километров, чтобы потом потерять или остыть. Это было бы слишком несправедливо.