Соколы огня и льда (ЛП). Страница 70

Пламя горящего дома пылало теперь так высоко, что весь луг вокруг фермы заливало жуткими алыми отблесками. Даже там, где мы лежали, ощущался жар. Мы видели тёмную фигуру Фаусто, бегущего к задней стене дома. На мгновение показалось, что он достиг цели, но у данов, должно быть, был наблюдатель.

Раздался крик, перекрывающий даже рёв пламени. Из-за дома к Фаусто уже скакали двое всадников. Мы увидели блеск занесённых над ним клинков, кроваво-красных в свете пожара. Они догнали и окружили Фаусто. Он поднял оружие, замахиваясь на всадника, но второй на скаку вонзил меч ему в спину. Силой удара Фаусто сбило с ног, спина изогнулась в агонии, он рухнул на землю и затих.

Как только Фаусто пал, ферма тоже обрушилась в прожорливое пламя, словно не могла больше всего этого вынести. Крыша с грохотом обвалилась, и языки пламени выбросились высоко в небо. Золотые и красные искры горящего торфа и сена поплыли по воздуху в темноте над нами, осыпаясь на землю как дождь.

Я смотрел в этот ад, замерев от ужаса. Я не мог смириться, только смотрел, не в силах говорить или двигаться. Я понимал, что ничего... ничего живого не могло остаться внутри этого сплетения горящего дерева и пламени.

Имп — починка сломанных перьев сокола. Деревянные импланты, вырезанные из кусочков веток, вставляются в пустоты сломанных перьев. К ним могут быть приклеены перья, ранее выпавшие при линьке. Таким образом, птица снова может летать.

Теперь тело поправляется. Я наблюдала три дня, поворачивая на углях горшок с отрезанной головой, пока плоть и кость не высохли настолько, что можно разбить на куски.

Я знала, они — старуха и Валдис — сидят рядом, в тени. Мы ждали как плакальщицы, но наблюдали не за уходом жизни, а за восстановлением. И драугр ждал и боялся. Я чувствую в воздухе его страх.

Пестиком я истолкла в ступе череп старушки в тонкий порошок, потом смешала его с лисьим жиром, благословляя охотника, принёсшего банку мне в дар. Добавила сушёную примулу, кровохлёбку, корень горлеца и семена люпина.

Когда жир настоялся, я смазала раны на теле, не забывая про язык и губы, ноздри, уши, ступни, ладони и гениталии. Кожа трупа теперь порозовела от прилива крови, грудь поднималась и опускалась. Но глаз он не открывает и не шевелится. Да и как он может? Ведь дух, оживляющий тело остаётся в моей мёртвой сестре, произносит издевательские слова её губами, её глазами следит за мной.

Голову сжимает спазм боли, и на мгновение я перестаю видеть. Когда боль стихает, я понимаю — это девушка. Я чувствую её ужас. Я ощущаю холод дыхания всех её преследователей, как бегущий сквозь пальцы горный ручей.

Голова Валдис поворачивается в мою сторону. Чёрные глаза ищут мой взгляд, стараясь проникнуть в мысли. Драугр знает — что-то не так. Он чует, что я теряю её.

Я беру лукет и свиваю верёвку, так быстро, как только могут пальцы.

— Рябина, защити её. Папоротник, оберегай её. Соль, привяжи её к нам!

Его смех раскатывается по пещере, но я не умолкну.

Ари взбирается вверх по скале. Теперь я уже знаю его шаги, но он не один. Другие идут осторожно, ругаются на чужом языке, поскальзываясь или ударяясь локтем об острые камни.

Я опускаю вуали на наши лица, отступаю в тень, в дальний угол пещеры, и жду.

Ари вводит двоих мужчин. Они изумлённо оглядываются. Тот, что повыше, наклоняется, трогает камень, на котором стоит, проверяя, что он, в самом деле тёплый.

Он красив — густые чёрные волосы, прямой и изящный нос, а глаза такой потрясающе глубокой синевы, словно их достали из моря.

Тот, что меньше, бледен, зарос чёрной щетиной. Чёрные глаза беспокойно шныряют вокруг, словно он хочет запомнить каждую мелочь в пещере. Оба чужака, как и Ари, покрыты грязью и заляпаны кровью, но это не их кровь.

Ари машет мне, и я выступаю из тени. На лицах обоих мужчин проступают безмерный ужас и отвращение. Они глазеют на меня, разинув рты. Во мне бьётся стыд, как будто я снова девочка, которую разглядывают и дразнят другие дети.

Исландцы, что приходят в пещеру, знакомы с нами всю жизнь, их лица больше не выдают отвращения, которое они испытывают. Чужаки напоминают нам, как легко забыть, что мы не похожи на прочих женщин.

— Эйдис, это Витор, а это Маркос.

Мужчина повыше, названный Маркос, пытается изобразить галантный поклон, хоть и не может оторвать от меня взгляд. Второй, Витор, не делает усилий засвидетельствовать мне почтение, лишь с опаской рассматривает — как какую-то мерзкую дикую тварь.

— Они иностранцы, столкнулись с данами и Фаннар их спрятал. Но датчане искали их, напали на ферму и сожгли всё дотла. С ними был ещё мальчик, Хинрик, его схватили и увезли датчане. Прости, Эйдис... я не знал, куда ещё можно их отвести.

— А Хинрик знает про эту пещеру?

— Я ему не говорил, а Фаннар и Уннур никогда не стали бы упоминать про тебя или эту пещеру перед чужими.

— А где они — Фаннар, и Уннур, и девочки?

Ари печально повесил голову.

— Не знаю. Кажется, я видел, как Фаннар выбегал из дома, но потерял его след в темноте. Женщины прятались в кладовой, но... пожар... — Он затряс головой, пытаясь отогнать страшную картину. — Теперь, раз эти люди здесь в безопасности, я пойду назад, поищу тела. Похороню. По крайней мере, этого они заслуживают. — Он сжал кулаки. — Уннур была добрая женщина, и я не оставлю её и детей на растерзание лисам и воронам.

— Тебе пока нельзя возвращаться, — я старалась говорить как можно мягче. — Датчане станут допрашивать Хинрика, и милосердия не проявят. Они быстро узнают, кто от них сбежал. Вас троих они ищут уже сейчас. Если уйдёшь отсюда, тебя поймают. Могут даже увидеть, как ты покидаешь пещеру и явиться прямо сюда. Терпение, Ари. Нужно отдохнуть и поесть, чтобы, когда выйдешь на свет, твой разум снова стал острым.

— Я не могу отдыхать! Что, если Фаннар ранен и где-то лежит? Он подумает, что я его бросил.

— Он тебя знает, Ари. Он поручил тебе защищать гостей, прежде жизни членов своей семьи. Такова традиция, кодекс чести, с которым он жил всегда.

Ари останется. Он, как верный пёс, сделает всё, как хотел бы Фаннар, даже ценой своей жизни. Но Ари молод и упрям. Вина будет грызть его до тех пор, пока он уже не сможет этого выносить. Мне не удержать его здесь надолго, несмотря на опасность.

Мы недолго спали, поели, проснувшись, и заснули опять. Витор спал мёртвым сном, но я несколько раз замечала, что Маркус лежит, печально глядя на огонь фонаря, видела, как в его глазах блестят слёзы.

Несколько раз я потихоньку вставала чтобы смазать лекарством труп драугра. И каждый раз, поднимаясь, я вывязывала ещё несколько узлов верёвки. Её шаги затихали. Она ускользала, как чайка по ветру в шторм. Без этой девушки духи не придут к нам на помощь.

Гора зовёт, и озеро отвечает всё громче с каждым днём, чудище под ним становится всё беспокойнее. Огромная смертоносная тварь расправляет кожистые крылья.

Я просыпаюсь снова от того, что Ари возвращается от входа в пещеру. Он поднимает вверх руки, будто клянётся.

— Нет, я не выходил. Только вышел к проёму, поглядеть, ночь сейчас или день. Там опять темнота. Прошли целые сутки. — Он гневно пнул камень. — Как ты можешь это терпеть? И откуда знаешь, когда день, или ночь, или сколько дней минуло?

— Мы спим, когда устаём, и едим, когда голодны. Луна нами не правит, и солнце не властно, нам не страшны ни ветер, ни дождь. Когда мы только пришли сюда, мы так тосковали по солнцу, мы жаждали видеть, как падает первый снег и пробежать босиком по свежей упругой траве. Но постепенно мы поняли, что быть вне законов времени — это тоже свобода.

— Ты не хочешь покинуть эту пещеру? Я не выдержал бы здесь один, взаперти, и нескольких дней, не то что лет. Я сошёл бы с ума.

— Безумие — не такой простой выход, как тебе кажется, Ари. Но ты не останешься здесь на годы, и даже на много дней. Мы будем укрывать тебя, сколько сможем, но есть и другая опасность, хуже, чем датчане. Это озеро... — я поднимаю руку. — К пещере по склону взбираются люди.