Еретик (СИ). Страница 27

Весь превратившись в зрение, Ник с дрожащим сердцем впитывал в себя бесконечное множество серебряных искр в густом море черных волос. Сердце его дрогнуло, раскололось, и бесконечная жалость разлилась по всей душе и затопила все тело.

Ник всхлипнул и сжал руку Вэна. Вэн сделал вид, что не заметил, и это было так хорошо, так верно — потому что никакие слова сейчас были не нужны. И радостный Ник закрыл глаза и повернул лицо к солнцу.

========== Глава 17 ==========

Тяжело и возбужденно дыша, Тим зубами отрывал сочное мясо от тела альфы, не сводя глаз с девушки. Она оказалась среднего роста, худая, белокожая, с тонкими прямыми длинными рыжими волосами. Сейчас, в сумерках, он не мог хорошенько разглядеть, какой в точности оттенок огненного цвета они имеют.

Тим зубами впился в кусок мяса в кулаке, дернул головой, оторвал и проглотил.

Девушка разлепила свои большие глаза, покачнулась и вцепилась тонкими белыми пальцами, в темноте похожими на цепкие когти, в тушу гиганта. Она подошла вплотную к Тиму и уставилась на него. От такой близости ему очень захотелось изучить ее запах, но голод был так силен, а от выверка так разило мясным дурманом, что прямо сейчас невозможно было хорошенько внюхаться в аромат девушки.

Возбужденно подрагивая, она сглотнула и нетерпеливо оглянулась. Тим молча вырвал кусок поувесистей и протянул ей. Она принюхалась, быстро оторвала небольшой кусочек и принялась тщательно пережевывать.

Они провозились с тушей всю ночь. Всю длинную, тяжелую осеннюю ночь они молча вгрызались в бескрайнюю плоть и насыщались.

Когда болезненный, хилый рассвет все же решился осветить мир, Тим отвлекся, оторвался от туши, выпрямился и встал на колени. Осмотрел тушу и утер рот. На глаз выходило, что он выел кусок величиной даже больше своего тела. Куда в него могло столько поместиться — он не знал, но, прислушавшись к ощущениям, кажется, понял. В его желудке разгорелась настоящая печь, в которой сгорали все проглоченные куски. И даже не сгорали, они словно бы выпаривались — для того, чтобы вытянуть из них самую суть, самый важный концентрат силы. Он представлялся ему в виде аккуратного золотого брусочка, сияющего изнутри. И вот такой вот крохотный, горящий густым золотым светом брусочек аккуратно оседал на дно его желудка. Постепенно-постепенно — и за ночь он уже под завязку затарился теплым густым золотом. И сейчас ему стало ясно, как он может дожить до середины зимы без еды и воды, без всего человеческого вообще. А потом, уже по снегу, можно будет опять походить по лесу, учуять альфу или омегу и снова насытиться вдоволь, теперь уже до самой весны!

Это открытие было настолько счастливым и многообещающим, так облегчало жизнь и смывало все проблемы, что Тим закрыл глаза и тепло улыбнулся.

Старая человеческая память, хилая, серая и исколотая, тихо ныла, что сейчас на дворе глубокая осень, что вокруг холодный туманный рассвет и трава заледенела, а он так далеко от людей и совсем без одежды. Но мысль эта была настолько слабой, что появилась на свет мертворожденной, и Тим тут же забыл ее. Он опять припал лицом к мясу, глубоко втянул носом его аромат, впился зубами, дернул головой и оторвал кусок.

И тут же почувствовал, что на него смотрят.

Он открыл глаза и увидел, что она улыбается. Весело улыбается, дожевывая кусок мяса. Ему показалось это таким веселым, что он тихо засмеялся — и она засмеялась в ответ. Смеясь, она качнулась и, не переставая улыбаться, поднесла к зубам кусочек мяса и съела. Он сначала смотрел на ее кровавые зубы и на красные от крови тонкие пальцы, и вдруг сердце дало перебой.

Она сидела прямо перед ним, положив на колени левую руку, а правой отрывала куски мяса и ела. И сейчас, в солнечном свете морозного утра он увидел ее всю, всю вообще — какая она была до самых сокровенных подробностей. Кровь ударила ему в голову, сердце стукнулось, он засопел, отвернулся и больше уже не смеялся.

Чтобы сделать хоть что-то, он спрыгнул с обглоданной спины гиганта на землю и стал показушно разминать шею. И только сейчас понял, что провел всю ночь с голой девушкой, просто он был так поглощен голодом, что ему некогда было рассматривать ее.

— Дай мне руку!

Она свесила вниз ноги и, нетерпеливо перебирая в воздухе пальцами, протянула ему тонкую руку. Голосок у нее был… ему понравилось. Чистый и звонкий, снежно-ясный, как и бело-голубоватая бахрома изморози на густой траве.

Он послушался и тут же ощутил ее мягкое, теплое и тонкое запястье.

Мгновение — и она ахнула прямо перед ним и навалилась на его грудь. Прижалась, и Тим всем телом ощутил нежность ее залитой кровью небольшой красивой груди.

— Кто ты? — спросила она.

Он прикусил вмиг засохшую нижнюю губу и осмотрел ее лицо. Тонкие темные брови, тонкие губы, четкие черты лица, белая кожа и голубые глаза. И даже не голубые, а голубовато-серо-стальные. И на фоне этих северно-холодных глаз и снежно-белой кожи ее прямые тонкие рыжие волосы горели как раскаленное пламя.

— Я-то… да я-то, пожалуй, никто… — он, к своему собственному удивлению, решил вести себя с ней непринужденно и даже развязно. — А тебя как зовут?

Девушка нахмурилась. Ветерок на мгновение закрыл белизну ее лица огнем рыжих волос, и она задумчиво отвела их пальцем за ухо. И когда ему показалось, что она вообще не намерена отвечать, она тихо произнесла.

— Инга. Я — Инга.

— А как ты оказалась в коконе?

— В чем? — ветерок все баловался с ее волосами.

— Ну, в коконе. В Яйце, Коконе, Скорлупе, Консерве, — он улыбнулся.

— В чем? — опять переспросила она.

Тим замолчал. Как чужому человеку можно объяснить то, чего и сам не понимаешь? Она, однако, сама увидела свой разломленный кокон, подошла и осторожно приложила руку к жесткой поверхности. Губы ее сжались, брови нахмурились, а в глазах Тим почуял тревогу.

— Ничего не помню… — прошептала она, но он услышал. — Только момент пробуждения. Темно… и все вокруг в этой липкой дряни… — она замолчала и повернулась к нему. — А ты почему без штанов?!

Тим опять вспомнил, что обнажен, как и она. Его одежонка, пришедшая в негодность за время рабства на поле, не выдержала схватки с выверком и сползла с него кусками.

Тим улыбнулся. Он чувствовал, что если бы не съеденное мясо, она бы сошла с ума от такого пробуждения! Да и могла бы она спокойно всю ночь есть сырое мясо, отрывая его с туши еще не остывшего великана? Обычный человек не выдержал бы такого. Но Тим уже понял, что мясо, помимо всего прочего, имеет и дурманящий эффект сильнейшей эйфории, который напрочь перебивает все страхи, вопросы и отвращение. И вот сейчас любой другой оцепенел бы от ужаса, стоя голый, весь в крови, посреди этой выпотрошенной бойни, но она улыбалась, и ясные глаза ее внимательно разглядывали Тима.

— Да и ты сама хороша!

В его сердце бушевал страх и веселье, и вдруг неожиданно для самого себя он протянул руку и ткнул ее пальцем в маленькую аккуратную белую грудь с розовым соском.

— Эй! — она стала строга. — А то я обижусь!

Тим решил попридержать руки. Осматриваясь по сторонам, она прошла мимо него, обдумывая свои мысли. Тим вдруг заволновался, ему показалось, что если он возбудится сейчас и у него встанет, то для него будет лучше провалиться под землю.

— А где ты живешь? — опять заводя волосы за ухо, обернулась она.