Еретик (СИ). Страница 17

— Най.

— Най… — прошептала она и провела ладонью по его щеке. — Най. Вот посмотри, Най. Видишь… видишь, откуда ты вылез? Что это по-твоему?

Парень осмотрел и ощупал свой бывший кокон:

— Я не знаю. Но есть… должно быть научное объяснение.

— Ты не знаешь, а я знаю. Это демонский кокон. Демоны поработили тебя и заточили в этот кокон. А Единственный спас тебя.

— Это все больное воображение… это безумие…

— Дай-ка я ему! — вспыхнул чернобородый.

— Спокойно, — осадила его рыжая. — Я же тебе и объясняю. Демоны-великаны заточили тебя в этот кокон. А Единственный спас. Вот тебе и вся наука. Ты же умный мальчик. Скажи мне. Что ты выбираешь? Жизнь и свет, служение Единственному или смерть и демонов?

— Я не понимаю! Я отказываюсь! Я не верю в эти бредни! Я свободный, образованный человек.

Рыжая вздохнула и поднялась:

— Ну, как знаешь. В яму его!

Потные волосатые мужские тела стиснули голого парня с двух сторон.

— Как в яму? В какую яму?!

— В обыкновенную…

— Но за что?!

— Как за что? Я тебе же говорю. У нас война. Мы — воины света, бьемся против демонов-великанов. Наш бог — Единственный. Ты в него не веришь, отказываешься признавать. А если ты не за нас, значит ты за Тьму. Я бы рада тебя отпустить, да не могу. Сейчас нападут демоны, а ты примкнешь к ним. Если ты нам не друг — то ты нам враг. Вот поэтому и в яму.

— Но это произвол! Бандитизм! Это варварство… — сильный удар коленом под дых оборвал его возмущение.

— Харэ базарить! Все с тобой и так ясно! — пробурчал один из бородачей. Парень задохнулся, обмяк, и его уволокли в сторону бараков.

— Взяли моду: верю — не верю! Ишь ты, выискался хер с бугра! Все кругом одни только филосОфы, лишь бы языками чесать, а как работу работать — так некому! — бурчали мужики, утаскивая парня.

Рыжая молча проводила их взглядом. Глубоко вздохнула свежий ночной воздух. По всему лесу блуждали огоньки факелов, горели костры. Часто с тяжелым шумом валилась спиленная сосна. Топоры звенели. Стройка бурлила постоянно, не засыпая, не отвлекаясь на обед.

— Перекурите, и до рассвета нужно вскрыть еще один кокон, — объявила рыжая измученным мужикам, сидящим на земле.

— До рассвета? — ахнул кто-то.

— Да. Уж вы постарайтесь, а я выбью вам двойную порцию похлебки! Хорошо?

Мужики нехотя согласились.

Она уже хотела было идти в свой маленький домик-времянку, где жила, пока строился основной большой дом, но все же решила сходить на ямы.

Тут, на полянке, было вырыто штук пять ям, метра три глубиной и пару метров шириной. Почти все они были заняты.

Возле ям стояла землянка надсмотрщика. Из землянки торчала дымящаяся труба. Пахло жареной картошкой с салом.

Возле лаза в землянку стоял небольшой столик с лавочкой под навесом, и рыжая устало опустилась на край скамьи. На столе лежала шишечка. Рыжая взяла ее в руки и осмотрела.

— Пожалста… мне нужно… нужно… откройте! — кто-то ныл из первой ямы.

— Чаво? Чаво надо? — забурчал Ваха, дед-охранник. Это была его землянка, и картошка с салом тоже были его.

— Нужно… нужно в туалет. Выпустите…

— Что такое туалет? — подойдя к ноющей яме, спросил Ваха.

— Нужно… Выпустите на минуточку.

— Что такое туалет?

— Это… Выгребная яма!

— Яма! Вот! А зачем тебе в яму, если ты уже в яме сидишь?

— Но как же! Как же… То же…

— Молчать в первой яме! Молчи, падлюка! Хочешь гадить — гадь под себя! — и Ваха топнул ногой по крышке.

Рыжая вздохнула и выбросила шишку.

За все то время, что она, как старшая жрица, руководила вскрытием коконов, она четко усвоила одну закономерность — если «новорожденный» помнит свое имя, то с ним всегда будут проблемы. Те, кто не помнили, сразу клялись в верности Единственному. А вот кто помнил, те начинали выкобениваться… требовать… наглеть. Они не помнили больше ничего, просто имя, но все равно имели наглость что-то там требовать, просить.

Вот таких вот атеистов и сажали в ямы. Поначалу их пытались перевоспитывать, но быстро смекнули, что яма меняет мировоззрение человека куда быстрее и эффективнее. Человека не нужно было пытать, его просто нужно было посадить голого в яму в осеннем лесу, и через сутки-другие он становился верным работником коммуны.

— Все лютуешь? — усмехнулась рыжая.

— Ох, моя светлая госпожа! — ахнул Ваха. Он не заметил, как она подошла, и тут же поклонился ей. — Хотите чаю, светлая госпожа?

— Ну… давай, что ли?

— Ага… да… сейчас!

Дед полез в землянку и тут же вернулся с глиняным чайником и стальной кружкой. Запах мяты поплыл над беседкой. Рыжая взяла кружку двумя руками и нагнулась над ней.

— Госпожа… госпожа… — вдруг ожила другая яма.

Рыжая молчала. Грела руки о кружку, дула на дымящуюся поверхность. Все же… осенняя тайга — это не шутка. И до рассвета еще так далеко.

— Госпожа, пожалуйста, госпожа! — ныла средняя яма.

— Заглохни, шалава! — и дед ударил по крышке увесистой палкой.

— Не лютуй, Ваха. Открой-ка!

— Ага. Сию минуту, госпожа, — дед стал спешно вскрывать замок на цепи. Открыл крышку, спустил лестницу, и вскоре пред ними предстал крупный коротко стриженный мужчина. Грязный и дрожащий от холода. Затравленно оглядевшись, он на коленях пополз к рыжей.

— Госпожа… умоляю вас… я все… я верю… верю… госпожа!

— Во что ты веришь? — устало спросила рыжая, смотря в кружку.

— Во все. Во все, что надо. В богов. В…

— Бог один, — оборвала его рыжая. — Я не пойму тебя. Когда мы освободили тебя из кокона, ты говорил, что не веришь в богов, в бога, в высшие силы, а сейчас говоришь, что веришь. Как же тебя понимать? Когда ты лгал?

— Всю жизнь он лжет, антэист поганый!

— Нет! Я верю… Я верю… А тогда… тогда меня помутили демоны.

— Госпожа, — начал Ваха, — не тратьте вы на эту погань свое время! Дайте, я опять загоню его в яму!

— Нет! Умоляю вас — нет! Умоляю! — мужчина кинулся в ноги рыжей. — Если я туда опять вернусь, я умру! Умру! Я там сойду с ума! Я там уже чуть не умер! Двое суток… голый… в сырой яме! Осень на дворе! Без воды, без еды! Умоляю! Я верю! Верю! Я докажу! Я все буду делать! Дайте мне возможность доказать, что я верный служитель… верный! — и так странно было видеть детские слезы на этом широком грубом лице.

— Ладно. Единственный — великодушный бог, он даст тебе второй шанс. Но смотри, если опять с тобой будут проблемы, ты вернешься в эту же яму и будешь сидеть там до смерти! Больше тебе никто не поверит, и никто тебя не выпустит!

— Госпожа… госпожа… — мужик кинулся целовать ее ноги.

— Отведешь его к Кабиру, — обратилась рыжая к Вахе, отставив пустую кружку, — пусть даст ему одежду и похлебку, и пусть выходит на работу. И скажешь, что он до первого снега на испытательном сроке. Понял? Пока снег не пойдет, пусть присматривают за ним.

— Все будут сделано, светлая госпожа! — Ваха поцеловал ей руку и погнал мужика в лес.

Оставшись одна, она еще отдыхала какое-то время в тишине — и уже поднялась уходить, как из ночной тьмы на нее вышла фигура.

Это был аккуратный стройный мужчина. Среднего роста, с густыми темно-русыми волосами и седыми висками. Тонкие черты лица, тонкие губы и умные пронзительные глаза холодного голубого цвета. Он был облачен в теплую черную рясу до пят и двигался бесшумно.