1923 (СИ). Страница 47

Коля помнил как вчера врач отреагировал на его предложение оплатить визит. Эту тему он и решил развить. Он достал из кармана несколько купюр, значительно превышающих ставку оплаты за приём, положил их на стол и продолжил.

— Это всего лишь задаток. В случае, если Вы нам поможете, Вы можете рассчитывать на удовлетворение более серьёзных Ваших просьб.

Шанцев сориентировался быстро.

— Я готов помогать, но у меня, к сожалению, есть ряд проблем бытового характера.

— Мы их обязательно решим. Но Вы понимаете — начальство оно и в Африке начальство. Поэтому ему нужен результат. Когда мы будем подходить к нему, я обещаю, что мы вернемся к этому разговору. А пока что, мне надо понять — можем ли мы рассчитывать на Ваше сотрудничество, или мне придётся обращаться к другому специалисту.

— Я же говорю, я готов. Скажите, что Вам нужно, и я попробую.

— Вы понимаете, это должно оставаться в секрете. Никто не должен об этом знать.

— Я понимаю. Так всё-таки что я должен сделать.

— Понимаете, доктор. Я не специалист, поэтому если что, Вы меня поправите — сказал Николай и начал излагать контуры задачи.

От Шанцев они поехали к преподавателю танцев. Это была бывшая балерина, которая почему-то не уехала за рубеж вместе с основным составом русского балета в 1917-18 годах. Она жила на Пречистенке, в бывшем доходном доме и в своей комнате имела станок и зеркало. Надежде её порекомендовали в Большом театре.

Балерина встретила их радостно. Судя по всему, работы у неё было немного, поэтому она начала поить их чаем и рассказывать о зверствах большевиков.

— Вы представляете, они собираются закрыть Большой театр. Они уже раз пытались — в прошлом году. Только Калинин отстоял. У него, знаете ли роман с одной балериной. Только его усилиями. Но такого варварства, я признаюсь, даже от них не ожидала. Говорят, этот противный Ульянов — он сильно хотел закрыть. Я как то раз видела его на этом, как его, митинге — ну разве это правитель России? Маленький лысый человек, со смешной мимикой. Картавит. А двигаться совсем не умеет. Вот когда я училась в Мариинке, к нам часто заглядывали Великие Князья.

Она кокетливо посмотрела на Николая, потом перевела взгляд на Надежду. Та понимающе улыбнулась ей в ответ.

— Это были красавцы. Рост, стать. Романовская наследственная сила в конце концов. Это были мужчины. А нынешние?

Коля хмыкнул. На балет и балерин он имел свой взгляд и не сильно различал их с проституцией обыкновенной. Пусть и гораздо более высокого уровня.

— Ну что Вы, успокойтесь. Пока в правительстве сидят мужчины, пусть не такие бравые и воспитанные как великие князья, женская обслуга для правящей верхушки будет нужна. И Большой не закроют — если Ленину на женщин уже глубоко плевать, то там много других, более темпераментных мужчин. Вы посмотрите, сколько появилось в Кремле грузин. А уж они теряться не будут.

— Да, да грузины. — Возбудилась хозяйка. — Помню я была знакома с князем…

— Я прошу прощения, перебила Надя, заметив взгляд Николая на часы. Может быть мы приступим к делу — а то у нас ещё много планов на этот вечер.

Николай демонстративно достал бумажник. Увидев деньги, балерина решительно взялась за Машку. Коля конечно слышал, что в балете распространены телесные наказания, но в реальности столкнулся с этим в первый раз. Система воспитания была жёсткой — как в спорте.

Машку гоняли и в хвост и в гриву. Через полчаса это издевательство закончилось.

— Ну что, благосклонно сказала хозяйка. — У вашей девочки безусловно есть задатки. Только настоящей балериной она никогда не станет — возраст уже не тот. Вот лет бы на пять раньше. Но пластика и чувство ритма имеются. Мышцы и растяжка у неё от природы. И личико смазливенькое. Опять же упорство есть. С ней можно заниматься — она будет танцевать. На характерные потянет.

Коля достал и передал оговоренную сумму.

— Прекрасно. Мы будем у Вас учиться. Только у меня есть просьба. Не могли бы Вы за отдельную плату узнать — есть ли в Москве учителя восточного танца — Китай, Средняя Азия. Нам бы хотелось, чтобы девочка имела представление о нём. В этом случае, Вы занялись бы общей подготовкой, а занятия с Востоком шли отдельно.

— Не знаю, не уверена. В нашем кругу это не практиковалось.

— Всё течёт, всё меняется. Давайте подумаем вместе — неужели во всей Средней Азии не нашлось педагогов и учениц, готовых удовлетворить спрос на экзотику. Ведь мужчин на это здорово тянет. Пусть это было не на уровне балета, может на уровне варьете или других забегаловок подобного типа. Но ведь танец всегда останется танцем.

Николай заметил, как дернулась хозяйка опошлением высокого искусства и стал быстро исправлять положение.

— Танец на любой сцене отражает подспудные движения человеческой души, вызывает к жизни скрытые, задавленные современной жизнью инстинкты. Мужчины в нём становятся мужчинами, женщины — женщинами. Чепуха условностей стирается в этом разговоре тела и вперед выходят главные вопросы человеческой жизни — вопросы отношения полов.

Балерина внимательно посмотрела на него.

— Вы знали Дягилева?

— Нет, конечно, у меня в те времена были совсем другие интересы.

— Вы знаете, он говорил примерно тоже самое. Это великий человек.

Выйдя от балерины, Николай в который раз пожалел, что до сих пор не начал курить. Очень хотелось. Эта беседа вымотала его, как раньше разгрузка вагона с сахаром. Или погрузка двадцатитонного контейнера с аккумуляторами.

— Ну что? — сказал он девкам, Живые? Ты как, мелкая?

— Хорошо, только ноги болят и спина.

— Ну, это с непривычки. Ладно, хватит болтать. У нас ещё один визит.

Они поехали на Солянку. На большом, п-образном доме с гигантским двором, висела табличка, подтверждающая, что он собственность «Московского купеческого общества», и недалеко от этой таблички находился знакомый подвал.

— Господин Линь, Надежда, Маша — представил дам Коля. Господин Линь кивнул и повёл их внутрь своего бесконечного подвала. Китайский колорит проявлялся всё сильнее, по мере удаления от входа. Наконец они достигли комнаты, где было несколько возвышений, покрытых шелковыми покрывалами. Рядом стояли низкие столики, на которых была расставлена различная посуда.

— Вы просили утку по пекински, Николай Эдуардович. Её скоро принесут. Я думаю, Вы останетесь довольны. А что будут дамы?

Коля взглянул на Надежду, но он растеряно покачала головой. На Машку можно было не смотреть — она пыталась усесться на непривычное ложе, и это у неё не получалось. В конце концов она обратила внимание на позу Нади и села также. Ясно было, что в китайской кухне она не разбирается.

— Я думаю тоже утку — ответил он, приняв решение за всех. А мясо в вишнёвом соусе есть?

— Конечно. И свинина по сычуански — я правильно понимаю?

— Вы очень проницательны. Я даже начинаю немножко боятся такого внимания.

— Ну что Вы. Добрые цели приводят к светлому перерождению — так учит нас Путь. А ваши мысли и деяния, я уверен, служат добру.

— Я тоже так надеюсь. Но мир настолько запутан, что порой нельзя разобрать, где добро, а где злою Только недеяние несёт свободу от вольных и невольных грехов. Но, увы, — продолжал Коля эту ритуальную игру, — мы живём в эпоху не просто больших, а великих перемен. И некому позаботиться о малых сих. И наше недеяние сейчас больший грех, чем любой другой.

Линь откинул голову назад. Низким голосом он произнёс.

— Какая разница черные облака или белые — ведь они одинаково заслоняют солнце.

— Ваше сердце само подскажет Вам, гдё чёрное, а где белое. Выбирай сердцем, и не ошибешься.

Николай произнёс эти кодовые для религии Бон слова. Он верил в их мудрость. И слишком часто выбирал сердцем, а не умом. Наверное поэтому и имел, то, к чему пришёл. Он знал об этом, но не мог иначе.

Наверное, искренность его фразы была той маленькой соломинкой, которая сломала шею верблюду настороженности. Николай посмотрел на буддиста и вздрогнул — Преподобный Линь склонился в низком поклоне.