Голубая свастика (СИ). Страница 33

Ночью он бредил. Слышал, как рядом хлопотала Эльза, обтирала, клала ему прохладные компрессы на лоб, приподнимала его голову, подавая теплое питье и лекарства. Спал он плохо, тело постоянно сотрясалось от кашля. На миг он приоткрывал тяжелые веки, которые вновь слипались. Голова просто раскалывалась от боли.

Он слышал, как Карл звонил Маркусу, а потом вызвал доктора Менгеле. В какой-то момент он вынырнул из бреда и увидел рядом с собой Равиля. Юноша стоял на коленях возле его кровати.

— Господин офицер, — шептал Равиль. — Все будет хорошо, вы поправитесь. Мы будем ухаживать за вами!

А может, это был просто сон, и никакой Равиль к нему не приходил. Потом появился Менгеле, лапал его своими мерзкими мягкими ручками, делал уколы, давал распоряжения Эльзе. Сколько он так лежал? Сутки? Стефан не знал. Дни и ночи безлико смешались.

Вдруг он резко проснулся. Была ночь. В кресле напротив сидела Эльза. Увидев, что офицер открыл глаза и приподнялся, она тут же подошла к нему. Он был весь мокрый от пота и полностью обессиленный, но ощущал в своем теле какую-то легкость. Значит, кризис миновал!

— Позови Равиля, пусть он поменяет мне постельное белье, — слабым голосом попросил Стефан. — И еще, Эльза, я очень сильно хочу есть.

Комментарий к 17. Гонка на выживание. Зондеркоманда* – отряд из физически крепких узников, которых принудительно заставляли заниматься обработкой и утилизацией трупов. Примечательно, что именно его члены пытались устраивать побеги из Освенцима.

“Циклон Б”** – гранулы, которые при контакте с воздухом образовывали ядовитый газ. 4 кг гранул достаточно для убийства тысячи человек. Хранился в металлических банках и засыпался в примитивные газовые камеры через люки в крыше. Производится по сей день.

====== 18. Кошмары и грезы. ======

Посмотреть смерти в глаза! О, да! Испытав на собственной шкуре, Равиль понял, что это такое. Неизвестно, сколько ему еще суждено прожить — всего один лишь день, год, десять или же сто лет, но он был уверен, что до последней секунды своей жизни будет вспоминать тот марш смерти по мерзлой дороге. Сначала Равиль просто отказывался верить в произошедшее. Он пытался выйти из строя, обратился к охранникам, хотел им объяснить, что произошла чудовищная ошибка, что он — слуга господина Краузе, но его просто отшвырнули назад в общую колонну ударом приклада.

Оглядевшись, Равиль заметил, что окружающие его мужчины — почти все евреи, но они не только что прибывшие. Судя по тому, какие они были худые и изможденные, похожие на живые скелеты, это давние узники лагеря, которые уже выработали себя. Люди шли спокойно, глядя прямо перед собой, и ни один из них не выражал ровно никаких эмоций. Они настолько отупели от голода, побоев, издевательств, адского труда, что, похоже, совсем не волновались, куда и зачем их ведут! Возможно, они уже хотели смерти. Но Равиль ее не хотел!

Он был единственным сильным человеком в этой колонне, и он хотел жить. Рано ему умирать! Он рассчитывал объяснить ситуацию кому-то из начальников, когда они доберутся до газовой камеры, это была его последняя надежда. Да, он знал, куда их вели. Карл, который был в лагере уже два года, рассказал ему все — и про садистские эксперименты доктора Менгеле, и про крематории и газовые камеры, и про то, что здесь лагерь уничтожения, а не трудовой, как наивно Равиль полагал в начале, и как продолжали думать многие другие.

Шли они минут тридцать и приблизились к зданию, возле которого им было приказано снять с себя всю одежду. Люди покорно и безразлично раздевались, обнажая свои безобразно костлявые тела. Равиль тоже скинул одежду и сразу же задрожал от ледяного холода. Тогда он рискнул обратиться к одному из автоматчиков.

— Господин, прошу вас, выслушайте меня, произошла ошибка! Я — слуга заместителя коменданта лагеря! Я не должен здесь находится!

— Да ты что? — наигранно изумился немец и громко расхохотался, подталкивая локтем своего напарника. — Ты слышал, Берг? Этот жид, оказывается, важный человек, чей-то слуга! Раз так, то сейчас мы отнесем тебя назад в лагерь на руках! Видно, ты очень хорошо служил своему хозяину, раз тот решил от тебя избавиться! Немедленно встань в строй, жид, и жди, как все. Иначе я быстро тебя пристрелю!

Равиль безропотно вернулся в общий ряд, стараясь пристроиться в самый хвост создавшейся очереди. Он безнадежно поглядывал в сторону дороги, откуда они прибыли. В животе и груди образовалась ноющая пустота, которая, сродни дикой боли, вдруг захватила все его существо. И это все? Конец его жизни? Где же ты, Краузе?

Именно в этот момент Равиль понял, что более всего на свете он хотел бы сейчас увидеть не отца с матерью и не сестру, а своего проклятого хозяина. Только он мог его спасти. Увы, надежда была крайне слабая.

Их стали небольшими партиями заталкивать в помещение. Равиль сделал все возможное, чтобы попасть в него одним из последних, не переставая оборачиваться на дорогу. Ноги его подкашивались, он уже не ощущал своего тела. Горло сдавили рыдания. Он был готов кричать, орать, вопить от безнадежной яростной скорби.

Где ты, офицер Краузе, где же ты?! Появись же!!!

Инстинктивно он чувствовал, что хозяин не хотел бы его смерти, так как питал к нему какую-то особую извращенную привязанность. Еще вчера он думал, что страшно сидеть в темном подвале рядом с трупом! Нет. Самое страшное — пройти через эту дверь, разделяющую жизнь и смерть. Дверь шаг за шагом становилась все ближе, ближе и ближе. Его, подгоняя, толкнули в спину прикладом, и дверь с грохотом закрылась.

Здесь было совсем темно. Со всех сторон к нему прикасались чьи-то голые тела. Люди, вдруг осознав весь ужас своего положения, стали издавать звуки. Кто-то завывал, точно зверь, другой бормотал молитву или всхлипывал.

Нет, Равиль не хотел умирать! Рано! Зачем так рано? Он ведь толком еще и не пожил! За что?! Почему?! Рыдания стали вырываться из его горла, лицо залили слезы. Он издал то ли вопль, то ли всхлип и вдруг задохнулся, легкие словно парализовало, он не мог дышать и хрипло ловил ртом воздух. Его затрясло, заколотило.

— Равиль, проснись! Да проснись же!

Он резко сел, сотрясаясь от рыданий. Рядом с ним оказался Карл.

— Уже подали газ?! — спросил Равиль, в панике озираясь и не понимая, где он находится.

Вместо ответа слуга поднес к его губам стакан воды. Юноша сделал несколько глотков и постепенно успокоился. Этот кошмарный сон теперь повторялся каждую ночь!

— Все хорошо, успокойся, ты дома! — ласково говорил ему Карл.

Дом. Это называлось — дом. Но он был жив. Краузе спас его. Некоторое время Равиль еще плакал в подушку, понимая, что все, что с ним произошло, можно объяснить лишь чудом. И чудо это сотворил его хозяин. А потом увез его на мотоцикле, закутав в свой китель, а самого офицера продуло, ведь он остался в одной сорочке. И теперь Стефан уже пятые сутки лежал в бреду с высокой температурой. Эльза почти не отходила от него, дважды в день прибегал доктор Менгеле, делал уколы, ставил капельницы, чем-то растирал тело офицера.

Равиль знал, в какие тот появлялся часы, и надежно прятался. Совершенно не хотелось попасть к нему на операционный стол. Рассказы Карла о Менгеле потрясли его до глубины души.

Например, проклятый доктор без всякого наркоза вырезал почку одному из заключенных. Просто взял скальпель, разрезал живот и достал почку рукой прямо из распоротого чрева, показал несчастному человеку и бросил ее в эмалированную миску, а потом небрежно зашил рану и отправил мужчину рыть траншею. Несчастный пациент каким-то непонятным образом выжил, и вечером того же дня на своих ногах вернулся в больницу, как ему и было приказано.

Тогда Менгеле на всю ночь поместил его в ванну с холодной водой. На утро узник оказался жив, чему Менгеле очень удивился. На следующий день этого беднягу отправили в газовую камеру. Но, так как людей в тот раз оказалось неожиданно много, он не поместился, его не смогли затолкать внутрь. Охранник его пристрелил и бросил в общую кучу. Но и это не убило бедного мужчину. Ночью он выполз из горы трупов и умудрился добраться до лагеря, сказав патрульным, что, возвращаясь с работы, случайно отстал от своей группы. Его поместили в больницу, где извлекли пулю, и он снова выжил. Говорили даже, что ныне здравствовал и трудился в одном из санитарных блоков.*