Голубая свастика (СИ). Страница 30

За этот нелепый проигрыш было обидно до слез. Равиль разыгрывал партию, которой его научил именно тот пожилой еврей. Старик утверждал, что эту комбинацию он придумал сам, лично, и что она беспроигрышная. Как же и где он мог ошибиться? Юноша напряженно смотрел на доску, наблюдая за объяснениями Стефана, и понял суть своего провала. Немец тоже великолепно играл в шахматы, у него были свои фишки и секреты. И что же теперь? Безропотно, как и договаривались, отдаваться ему, а Сара будет казнена?

Он поднял на офицера глаза, полные слез.

— Не расстраивайся, — решительным тоном ободрил его Стефан, потрепав парня за плечо. — Это только впервые. Я уверен, что ты у меня не раз выиграешь. На самом деле. Я не ожидал в твоем лице встретить столь достойного противника. Ты просто умничка! Я получил огромное удовольствие от этой игры и, может, даже большее, чем от секса. Так что спасибо тебе.

В это время у дома раздался сигнал автомобиля. Стефан выглянул. Это за ним заехал Отто Штерн. Краузе чертыхнулся, он был еще совершенно не готов к выходу.

— Равиль, выйди и скажи Штерну, чтобы подождал, я буду готов через четверть часа. И не забудь ждать меня сегодня здесь, в моей постели, чистым-пречистым, как я люблю, — приказал Стефан. — Понятно?

— Да, господин офицер, — откликнулся юноша и бросился выполнять.

Об участи Сары и о прожженной сорочке немец не сказал ни слова. Может, позабыл или остыл? Хотелось бы надеяться!

Стефан быстро ополоснулся, переодел свою форму на парадный вариант и, спустя точно указанное время, присоединился к своему приятелю. Они с невероятным шиком подъехали к госпиталю Менгеле и забрали двух очаровательных девушек, Анхен и Марту. Они обе были совсем молоденькие, Анхен — блондинка, Марта — шатенка; свежие, веселые и заметно смущенные вниманием таких высокопоставленных офицеров.

Для начала мужчины пригласили их на ужин в офицерскую столовую. Далее в план входили посещение квартиры Отто и полный разврат.

— Не смотри, что они с виду скромные, — шепнул Стефану Отто, — во всяком случае, Марта та еще нимфоманка.

Стефану было глубоко плевать на Марту, а вот Анхен совсем не походила на гиперсексуальную девицу и потому ему решительно нравилась. По ней было видно, что это скромная и неискушенная девушка.

Они прибыли в столовую, где накрыли самый шикарный, насколько это позволяло сегодняшнее меню, ужин. Девушки, которые в последнее время ничего не ели, кроме вареной крупы с жиром и овощного супа на воде, прежде всего навалились на еду.

Однако их манеры не позволяли есть с жадностью. Они старались хранить внешнее достоинство, для вида придирчиво ковырялись вилками в тарелках с жареной дичью, салатами с ветчиной, с поддельной брезгливостью нюхали гамбургские колбаски и перебирали зелень с томленым в сметане картофелем.

Разумеется, когда они выпили примерно по четыре рюмки шнапса, у всех развязались языки. Дамы, конечно же, пожелали узнать у Стефана, как там на самом деле шли дела на восточном фронте, и насколько близка победа великого Рейха. На эту тему у офицера были заранее заготовлены не менее пяти красочных и колоритных историй.

Он выпрямился, сидя на своем стуле, снял пиджак, повесив его на спинку (как раз в этой сцене должна была участвовать его батистовая сорочка, но, как назло, именно сегодня ее не оказалось!), выпятил грудь, и его понесло. Молотя языком, словно великий оратор, Стефан стал рассказывать о своих мнимых и великих подвигах.

По его словам, под Сталинградом воевал исключительно он один, вступая в единоборство с сотнями озверевших от ненависти коммунистов. Он подстреливал их самолеты прямо из пистолета, подрывал танки одним плевком, именно его граната, пролетев не менее километра, взрывала самый центр вражеского бастиона, и вообще, в штабе он не сидел, а воевал на самой передовой, стрелял из пулемета, дрался в рукопашную, зажав нож в зубах и душил врагов великого Рейха голыми руками, а некоторые из них падали замертво от ужаса при одном его виде.

Анхен и Марта смотрели на него, как на бога, спустившегося с небес. Периодически слышались их чувственные вскрики:

— Ах! Даже так? И как же вы выжили? Это невероятно!

Стефан пребывал в состоянии полной эйфории. Так как рассказы его не заканчивались, и словесный поток не иссякал, Отто Штерн, который уже давно начал ревновать и терять терпение, дернул его за рукав и произнес сквозь стиснутые зубы:

— Стеф, хватит врать! Имей совесть!

— Заткнись, — с обворожительной улыбкой, тихо бросил ему Стефан и увлеченно продолжил, упоенно ощутив, что, уже готовая отдаться герою, Анхен вложила свою дрожащую от возбуждения тонкую ручку в его грубую ладонь.

Глаза ее были затуманены экстазом и увлажнены, а нежный маленький ротик приоткрылся в немом стоне, словно она была готова кончить.

— Но как же вам удалось выбраться из-под обломков разгромленного штаба? — задала вопрос Марта.

Ее серые глаза возбужденно расширились и она усердно накручивала на палец свой темный локон. Стефан поспешно спрятал ноги как можно дальше под стул, избегая этим яростных пинков со стороны Штерна, и ответил, придав лицу максимально трагическое и скорбное выражение:

— Это было нелегко, милые фрау. Отто, хватит уже пинаться! Я случайно оказался в этом штабе, пришел, чтобы отправить срочную радиограмму. И тут — бабах! Все вокруг взорвалось и рухнуло. Меня завалило обломками. Мне стоило титанических усилий сбросить с себя деревянные балки и бревна. Меня ранило в самое сердце, но я полз и полз, истекая кровью, по голому, изрытому воронками полю, а сил оставалось все меньше и меньше. Жизнь вместе с кровью, которая впитывалась в землю, постепенно из меня уходила. Но я твердо верил в одно — что великий Рейх победит — и я должен это увидеть! Эти мысли поддерживали во мне стремление двигаться вперед. Я не помню, сколько это длилось, наверно, не один день. А потом я дополз до нашего госпиталя и потерял сознание прямо на его ступеньках.

Девушки прижали шелковые платочки к своим породистым носикам, потрясенно всхлипывая, а Стефан вдруг замер, вспоминая, как все это было на самом деле. И никому, ни одному человеку он не мог открыть, как он смог тогда спастись.

Он в самом деле четвертые сутки сидел в штабе и заменял убитого радиста, пытаясь отправить сообщение в центр, когда вдруг крышу помещения пробил вражеский снаряд, и его завалило. Больше он ничего не помнил, кроме жгучей боли в груди, которая невыносимо пекла и саднила, периодически вырывая его из предсмертного бреда.

Очнулся он от стонов, как оказалось своих собственных, и приоткрыл глаза. Веки его были засыпаны землей, и он обтер их рукавом. И вдруг перед ним возник ангел. Да, именно он это и был. Совсем юная девочка со светлыми косичками. Она влила ему немного воды в пересохшее горло и сказала по-русски:

— Не шуми. Убьют. Лежи тихо.

После этого спасительница достала откуда-то кусок ваты и заткнула Стефану его рану в груди, из которой обильно текла кровь. Она поползла в сторону. Стефан смотрел ей вслед, не веря своим глазам. Он понял, что Бог есть, и он посылает на землю своих ангелов.

— Погоди! — сдавлено крикнул ей вслед офицер. — Стой! Как тебя зовут? Ви хайст ду?

Он был уверен, что все равно умрет, просто хотел знать имя этой девочки. Почему она его спасла? Да разве можно было задавать в те дни подобный вопрос?! Очевидно, эта юная санитарка не потеряла человеческое лицо и просто интуитивно отозвалась на стоны боли, которые разрывали ему горло, когда вытаскивала своих раненных солдат с поля боя.

— Мария, — серьезно сказала она, слегка обернувшись через плечо. — Меня зовут Маша.

И она исчезла, а Стефан снова погрузился в бред, пока его не обнаружил немецкий спасательный отряд. И он до сих пор не понимал, что это было. Приснилась она ему или нет? Но с тех пор имя Мария стало самым святым для него. Маша, которая мимоходом, просто так, случайно спасла ему жизнь.

С того дня Стефан, отбросив все былые сомнения, окончательно утвердился в своей гомосексуальной ориентации. Женщины — они святые. Он усвоил это раз и навсегда. Никогда он не осквернит женщину или девушку любой национальности своим проникновением. Он думал так и раньше, а после того чуда, что с ним произошло, ещё больше утвердился в своей правоте.