Рэд. Я — цвет твоего безумия (СИ). Страница 35

Убив один раз, он мог совершить это повторно, не боясь, не опасаясь, не страшась и не накручивая себя лишний раз по поводу моральных ценностей, которыми обременяли себя другие люди, но никак не он. Реши Оушен взять его за глотку, он бы убил, но не стремительно, чтобы плодить подозрения. И не схожим способом, чтобы его не заподозрили в синдроме чёрной вдовы.

Да и не подошёл бы ему метод Яниса.

Несмотря на схожие интересы, они всё-таки были разными людьми. Очень. Очень-очень разными.

Эксцентричный мужчина, пребывающий в вечной творческой депрессии и не менее продолжительном сплине, улетучивающимся только в те моменты, когда он находил что-то новое и интересное, когда ему щедро платили за работу, когда сексуальные партнёры оказывались непредсказуемыми и умудрялись хоть чем-то удивить его, такого искушённого и пресытившегося разнообразными любовниками. Посмотревшего на сотни и тысячи обнажённых тел и уложившего в постель почти стольких же.

Он жил ради создания шедевра.

И умер, подарив миру тот самый шедевр абстрактного искусства, созданный чужими руками, но при его участии. Впервые он выступал не в качестве основного сценариста и разработчика концепции, а в роли ассистента и модели.

Художник. Неоценённый гений, жаждавший создать шедевр на все времена, но вынужденный поступиться мечтой и фотографировать голые задницы.

Не обязательно было уточнять, что как раз их-то ему и нравится фотографировать, а слова об искусстве — ложь, придуманная и распространённая последней музой.

Все прониклись и поверили, а потому нисколько не удивились тому, что Янис покинул этот мир красочно, феерично и с размахом, застрелившись в своей студии, предварительно не забыв о камере и запечатлев таки последние секунды жизни на плёнку.

Не до конца снюханная дорожка белого порошка на столешнице, красные капли на паркете, пистолет в холодной руке и посмертное фото — вот и всё, что запомнилось Рэду из того дня.

Во всяком случае, так он говорил всем, кто не отличался чувством такта и начинал расспрашивать его о случившейся трагедии. Он шмыгал носом, смаргивал слёзы и рассказывал дрожащим голосом, чтобы потом зайтись в рыданиях и получить очередную порцию утешения.

Никто не знал, что это его рук дело, и что он вовсе не переживал, спуская курок. А потом ещё и сделал дубль фото, растиражированного в средствах массовой информации и позволивших Янису получить признание, коим он грезил всю свою жизнь. Или же, напротив, слившим его в сортир.

Из вроде бы элитарного - как он сам считал - искусства его произведения превратились в часть массовой культуры.

Полароидная карточка — квадратик с неяркими красками, словно привет из тех времён, когда не было техники лучше — лежала во внутреннем кармане куртки Рэда. Всё то же, что и в СМИ, только снятое с близкого расстояния.

Он помнил, как стоял, широко расставив ноги, равнодушно наблюдая за мертвецом и думая так, как мог бы думать Янис. Перенял опыт наставника, начал искать великое во всём, даже в таких ничтожных картинах. Он думал о том, что здесь плохое освещение, поза омерзительна и неестественна — могло быть лучше.

Но для первого опыта вышло неплохо.

Рэд нажал на кнопку, появилась карточка, запечатлевшая начало пути.

Кончик снимка в крови — случайное падение.

Неровные мазки, нанесённые природной багровой краской на глянцевый край.

Он сжёг этот снимок тем же вечером, стоя на балконе гостиничного номера и равнодушно наблюдая, как догорают нити, связывавшие его с фотографом.

Оушен на роль творца шедевра не тянул.

Он произведениями искусства интересовался чисто с точки зрения потребителя, но не создателя. Вкладывать ему в руку пистолет было нецелесообразно и нелепо. Нужно было найти иной подход. Но чтобы это устроить, следовало лучше изучить его и попытаться получить доступ к деньгам, чтобы затем провернуть небольшую махинацию и исчезнуть. Окончательно сжечь все мосты, перебраться подальше от былого места обитания, начать новую жизнь, полностью сосредоточившись на проработке плана — каждой его детали — и стремительно приближаясь к поставленной цели.

— Будь ещё одной ступенькой, — прошептал Рэд одними губами и, увидев в стекле отражение, поднял бокал.

С разговором Оушен покончил, так что мог полностью сосредоточиться на своём госте. Пытаться его развлечь, увлечь и склонить к отношениям. То ли любовным, то ли сексуальным, то ли ещё каким. Рэд не мог поручиться за постороннего, но не сомневался, что ему сегодня предложат заключение ещё одной сделки, именуемой отношениями, построенными на шантаже.

Он не промахнулся ни на миллиметр.

— Чего ты хочешь, Оушен? — спросил он тихо, отставляя бокал в сторону и продолжая гипнотизировать отражение.

— Заполучить тебя, — честно признался тот.

Рэд усмехнулся, не скрывая за ложной скромностью ощущение своего превосходства.

— И не боишься?

— Чего?

— Например, того, что я скоро от тебя устану и решу избавиться тем же способом. Как это уже было с Колвери.

— Ты этого не сделаешь, — заметил Оушен, пересекая расстояние, их разделявшее.

Остановился у Рэда за спиной.

— Почему же?

— Не сделаешь, Уолтер. Ты же совсем не глуп и прекрасно понимаешь, чем тебе это грозит. Один раз сошло с рук, но это не означает, что везти будет всегда. Если ты ошибочно думаешь, что оступаться можно до бесконечности, я сделаю всё, чтобы переубедить тебя. Ты ведь не хочешь оказаться за решёткой?

— Нет, — произнёс Рэд, виртуозно изображая испуг.

— Тогда подчинишься, — заключил Оушен.

— Значит, цена вопроса?..

— Ты.

— Договорились, — согласился Рэд, запрокидывая голову и перехватывая взгляд будущего любовника.

— Ты действительно не возражаешь?

— Ты держишь меня на крючке, — выдохнул он. — Разве у меня есть шанс уйти?

— Нет.

— Вот видишь. Мне слишком дорога собственная шкура, чтобы позволять оставлять на ней глубокие приметные шрамы.

— Хороший мальчик, — прошептал Оушен, значительно понизив голос, переходя на хриплый, приглушённый шёпот, в котором без труда прочитывалось сумасшедшее желание. — Умный мальчик.

— Послушный мальчик, — добавил Рэд, прикрывая глаза и позволяя себя целовать.

Оушену нравилось, когда ему подчинялись. Такое впечатление сложилось у Рэда после прошлой ночи, проведённой в постели этого человека. Именно в кровати Оушен терял свою кротость и отталкивающую до ужаса слащавую манерность, больше подходившую женщинам, но отчего-то доставшуюся мужчине. И если, вращаясь в профессионально-деловых кругах, Оушен умудрялся маскировать эти качества своего характера и личности, то в неформальной обстановке его женственность прорывалась на свободу и порождала некий диссонанс.

Впрочем, Рэду было наплевать.

Он видел многих людей, не вписывающихся в рамки обыденности. Но поскольку они не играли в его жизни важных ролей, просто не придавал их существованию большого значения.

Есть и есть.

Пусть будут.

Успел привыкнуть.

Перестал удивляться.

Женственность, присущая мужчине, была не самым страшным явлением из всего перечня странностей, с чем ему довелось столкнуться.

Возможно, странностями эти качества являлись только для него, а для других были такой же нормой, как, например, принятие душа по утрам и дань травяному чаю вместо кофе, выпитого после пробуждения. Это просто были их привычки и особенности, которые никому вреда не приносили.

Прикосновения Оушена не вызывали отторжения, но и приятными тоже не были. Не особенно интересно, не слишком увлекательно.

Считая, сколько касаний осталось на коже, Рэд размышлял над решением куда более важных, интересных и занимательных задач, требовавших к себе внимания. Устанавливал временные рамки для новых отношений, искал способы маскировки истинных чувств, придумывал, чем можно будет занять себя на новом месте и в новом окружении, помимо ставшей уже привычной и родной стрельбы.

Но сильнее всего интересовала его развязка собственной истории. Не совсем его, чужой, перехваченной у менее удачливого человека, но ставшей такой привычной и родной за долгое время совместного существования.