Великие рогоносцы. Страница 25

Совсем измотался от ревности и от небеспочвенных подозрений Людовик Орлеанский. Мучился, мучился, не выдержал: всех слуг из своего особняка повыгонял, а сам место повара и кухарки занял. Утречком, как хорошая кухарка, на базар с корзиной тащится, с купцами торгуется, рыбку или устриц каких для Амазии выбирая, домой вернется, поварскую книгу откроет и обеды ей готовит. И вот однажды корпит он над плитой, жареных голубей для Амазии приготавливая, как в дверь громко постучали. Амазия быстро вскочила и невинно так говорит: «Пойду взгляну, наверное торт ореховый принесли», — и быстро за дверь шмыгнула, успев еще на ходу бросить герцогу: «Смотри, голубей не проворонь и не пережарь. Чаще соусом поливай!» И что-то очень уж долго эта его Амазия торт в прихожей рассматривает. Герцог мечется, то к голубям кинется, быстро соусом их поливая, то к дверям мотнется, наконец, бросив голубей на произвол судьбы, решительно направился в прихожую. А там, а там… Ну нет, это не картина Ватто! Это скорее рисуночки Аретино, порнографические притом. Там прозаически, в неудобной позиции, на твердом сундуке Амазия предавалась копуляции, задрав юбки, с огромным мужланом. Когда мужлан увидел герцога, он манипулировать над Амазией перестал, конечно, быстро с ее тела слез, быстро за дверь шмыгнул, а любовница соскочила с сундука, юбки встряхнула, как курочка после трепки петуха, и как ни в чем ни бывало произнесла: «Торт немного несвеж, но надеюсь, ваши голуби будут отменны», — и бабочкой впорхнула в гостиную. Ну что прикажете бедному «рогоносцу» делать? Не убивать же неверную любовницу: до такой степени месть герцога не доросла, но и расстаться он с ней не в силах, поскольку его горячие чувства к ней заглохнуть не могут, даже если кругом мужчины ее ласками пользуются. Мы заметили, дорогой читатель, что вообще мужчины очень привязываются к развратным проституткам и предпочитают их своим добродетельные женам, доказывая на деле истину сексопатологов о величии и даже безумстве половой любви. У шлюхи, как говорят ученые (впрочем, не все), это распутство в генах, что ли, заложено и очень мужской пол привлекает. «Шлюха есть шлюха», — как глубокомысленно заместил один философ, делящий женщин на шлюх и матерей. И по мнению такой яркой представительницы ученых-сексопатологов, как Терновская, искоренить распутство, если оно в генах заложено, невозможно. Так что не будем плакаться над участью бедной Сони Мармеладовой, вынужденной из-за бедности продавать свое тело. Тут ведь, как говорится, «бабка надвое гадала», бедность ли женщину на путь распутства толкает или она выходит на панель из-за своей генетической наследственности. А распутство женщины — это мед для мужчины. Невинность не очень и не каждого устраивала.

Шлюхи — великая сила

Невыгодно нападать на то, что нельзя искоренить.

Л. Мерсье

 

орошая шлюха — великая сила. И недаром были в каждой стране знаменитые куртизанки, прославившие историю и вошедшие в нее наравне с полководцами и великими монархами! Кто не знает Аспазию, Фрину, Марион Делорм, Нинон Ланкло, Агнесс Сорель, Розамунду! Они велики только тем, что ХОРОШО СЛУЖИЛИ МОНАРХАМ СВОИМ ТЕЛОМ! Но иногда и умом! Не каждого монарха удовлетворяло только тело. Нередко ему нужен был ум и интеллект женщины. Наполеон Бонапарт терпеть не мог умной женщины и вечно издевался над мадам де Сталь, а вот его министр Талейран не терпел глупых женщин. Ему обязательно была в постели нужна интеллектуалка. Нужно отметить, дорогие читатели, одну закономерность. Великие куртизанки, те, которые в историю вошли и имя себе составили, — были умны. Талейран мог бы иметь самых красивых женщин, но он предпочел одноглазую сорокалетнюю пани Тышкевич. Возможно, не было бы ни Жанны д’Арк, ни освобождения Франции от долголетнего ига Англии, если бы любовница французского короля Агнесс Сорель не уговорила его стать на защиту интересов своей страны, и прославилась она не только тем, что ввела в моду изумруды, исключительно идущие к ее зеленым глазам, и нашивные бриллианты на платья, но прежде всего как великая муза слабого монарха, вдохновившая его на подвиги. Может, не было бы великих ратных подвигов Перикла, если бы не было его Аспазии, с которой дружил сам Сократ. Флора, древнегреческая гетера, славившаяся своей красотой и умом, все свое огромное богатство, полученное за продажу своего тела, то есть за платную любовь, завещала государству. То-то каждый год в Греции к ее чести отмечается праздник цветов, фактически являющийся не чем иным, только эротической вседозволенностью. Один день в году разрешается ходить женщинам голыми и в таком виде плясать. Олимпия Мазарини, племянница кардинала Мазарини, которая фактически во время правления римского папы Иннокентия X была «хозяйкой Рима», не только снисходительно относилась к дамам, продающим любовь, но восстановила их права. Если им до сих пор не разрешалось разъезжать в каретах — она разрешила, а также напяливать на себя сколько угодно драгоценностей и мехов, кроме горностая, конечно. Горностай был зверьком высшего сорта — для монархов и их любовниц.

Неплохо было жить проституткам и в пятнадцатом веке, особенно при правлении римского папы Сиктуса VI. Он то и дело открывал публичные дома. Почему, думаете, дорогой читатель? Низменный секс любил? Ничего подобного. Это был довольно добродетельный папа, но он действовал по принципу: «Живи сам и дай жить другим». Одними индульгенциями ватиканскую кассу не пополнишь. Нужны дополнительные доходы. И римский папа совершенно справедливо рассудил — пусть проститутки платят налоги. Восемьдесят тысяч золотых дукатов «выжимал» ежегодно папа из этих жриц любви. То-то было им раздолье! А что? Каждая сегодняшняя проститутка, вынужденная промышлять где-то на задворках грязного двора, с радостью бы такое условие приняла: занимайся своим процедером открыто, но плати налоги. Не правда ли, честно и справедливо. Вот и получилось, что в пятнадцатом веке при папе Сиктусе VI на сто тысяч жителей Рима было свыше семи тысяч проституток. А вот другой римский папа, живший в шестнадцатом веке Пиюс V совершенно не понял значения этой институции в общественной жизни народа. Он их топил, этих бедных проституток, как котят, в реке Тибре. Но потом, когда народ возроптал, лишившись доступных сексуальных удовольствий, римский папа вынужден был уступку проституткам сделать. Он отвел для них специальные кварталы Рима, а если какая, разбежавшись со своими услугами, выглянет из-за угла в престижной части города, не на задворках, где ей место отведено, то ее наказывали плетьми. «Знай сверчок свой шесток». Конечно, позднее дома терпимости стали возникать и в престижных местах Европейского города, даже в центре, но ведь это были так называемые дорогие фешенебельные бордели, для богатых. Для бедных домишки с полуразрушенными крышами и скособоченными оконцами ютились на окраинах города и предназначались для народной проституции. Все правильно. Все по закону: «Похлебка для народа, устрицы для богачей». Проститутка богатого борделя, что тебе королева. Вы послушайте только, дорогой читатель, как этот бордель, полный неги и изысканной роскоши описывает знаток этого дела и постоянный их посетитель Жюль Жанен: «В хорошем доме терпимости проститутка чувствует себя прекрасно. Она там почти королева. У нее есть кружева, шелк и золото. Ее ноги касаются расшитых цветами ковров. Она улыбается в блестящие зеркала, скользит небрежным взглядом по шедеврам искусства, всем этим порхающим амурам, пастухам, пастушкам, улегшимся на краю лужайки, выставив из-под юбок крошечную ножку. Весь мир послал в этот дом свои трофеи: Китай старинные лаки, Англия изделия из серебра, Север благородный фарфор. У нее есть лакеи и старуха, чтобы открывать двери, чтобы стоять на запятках ее кареты, имелся красивый крестьянин. Кухня у нее так и пылает, гостиная тиха и прохладна, спальня благоухает жасминами и розами». Жить — не умирать проституткам! Но умирать все же им приходилось, а даже великие муки и стыд испытывать, потому что во многих странах началась «охота на ведьм», пардон, охота на проституток, но не с меньшей жестокостью и энергией, чем во времена инквизиции.