Записки майора Томпсона. Некий господин Бло. Страница 14

Почему многие женщины так меняются, стоит им только выйти замуж? Порыву страсти, решившему мою судьбу, больше не суждено было повториться. Честно говоря, все изменилось с той самой минуты, когда Урсула предстала передо мной в халате. Ведь меня в ней прежде всего привлекали величественная осанка, манера сидеть в седле, весь ее спортивный облик, все те качества, которые столь ценились на конных состязаниях и благодаря которым не так бросались в глаза отталкивающие черты ее лица: длинный нос, большие уши, сильно развитые челюсти. С Урсулой, видимо, произошло то же странное явление миметизма, что и с конюхами, которые днюют и ночуют возле лошадей и в конце концов начинают походить на своих питомцев. В Урсуле явно было что-то от лошади. Это сходство не так ощущалось, когда она бывала в охотничьем костюме. Но в домашней обстановке она предстала передо мной в своем истинном виде. Амазонка исчезла. Осталась лошадь.

Первое время я всячески старался, чтобы Урсула как можно чаще облачалась в мой любимый наряд. Но не мог же я требовать, чтобы она спала в охотничьем костюме. Возможно, моя настойчивость удивляла ее. Но с того самого дня, как мы переступили с ней порог нашего жилища в Гемпшире, Урсула больше не садилась на лошадь (на это у нее были свои соображения, но о них мне стало известно позже). Она уже не откликалась, как прежде, на острое словцо и не позволяла себе легко и весело «джокировать» [56] . Вероятно, сознание того, что теперь она должна управлять домом и командовать слугами, сделало ее сразу более степенной и чопорной. Я не узнавал в ней свою старую добрую приятельницу по клубу, товарища по спортивным состязаниям. Теперь она превратилась в хозяйку дома, которая замечала каждую пылинку (и, не дай бог, следы на паркете), зато пропускала мимо ушей сочную шутку. Никогда раньше я не слышал, чтобы столько говорили о моих ногах.

— Не забывайте о своих ногах, когда входите в дом, dear [57] . Вытирайте их!.. Вы опять прошли здесь своими ногами, Томпсон?

Может быть, есть на свете мужчины, которые умудряются пройти где-то без помощи ног? Лично мне это никогда не удавалось. Ясно одно: наша трагедия началась именно с ног. Обычно для серьезных драм стараются отыскать серьезные причины. Часто эти причины кажутся несерьезными, даже когда они очень серьезны. Постоянно напоминая мне о ногах, Урсула вынудила меня взглянуть на ее собственные. В хорошо сшитом сапоге сойдет любая нога. Но в домашних туфлях ноги Урсулы показались мне гигантскими. На эту деталь — если можно так выразиться — раньше я не обращал внимания, поскольку об Урсуле прежде всего было принято говорить: «Ну и твердая рука у этой женщины!» (К таким похвалам следует относиться критически, они нередко скрывают недостатки.)

Как описать, не выходя из рамок благопристойности, мою жизнь с Урсулой?

Может, ее следует определить как раз этим словом: благопристойность? Этот атлет в юбке, эта отважная наездница, заядлая охотница превратилась в образец благопристойности.

— Now then… don't be sloppy, dear! Stop that nonsense! (О дорогой! К чему излишняя сентиментальность? Прекратите этот вздор!)

Далеко не все англичанки скроены по образцу Урсулы. И тем не менее понять Урсулу — это в какой-то степени понять Англию. Фрейду, вероятно, следовало бы родиться именно в этой стране: здесь все можно объяснить подавлением инстинктов. В этой стране, которая в бурные времена Генриха VIII или Георга IV являла собой ристалище самых разнузданных оргий и хмельного разгула, в викторианскую эпоху было создано мощнейшее предприятие но подавлению инстинктов, и некоторые его филиалы не прекратили своей кипучей деятельности и по сей день. Колыбелью Урсулы был один из нерушимых бастионов викторианской крепости. В замке Тренторан, где Урсула появилась на свет, ее бабушка, леди Планкет, строго придерживалась принципов методистской церкви: никогда не следует произносить слово «ноги» (нужно говорить extremities или lower limbs [58] ), и даже ножки рояля должны быть упрятаны в муслиновые чехлы [59] .

Урсуле было одиннадцать лет, когда ее отдали в Мелтенхем, один из колледжей Уорикшира, где все было подчинено законам монастырского пуританства и спорта. Когда шесть лет спустя Урсула вышла из стен этого пансиона, она, вероятно, плохо представляла себе, чем мальчик отличается от девочки, но сама превратилась в настоящего мальчишку.

Я всеми силами стараюсь избежать опасных обобщений, но искрение верю в то, что, если бы англичане нашли средство производить на свет детей, не прибегая к помощи женщин, они считали бы себя счастливейшими людьми на свете. Основная задача британского воспитания: самым решительным образом развести в стороны особей мужского и женского пола, словно им никогда не придется встретиться в жизни (их отношения в будущем будут действительно сведены к минимуму). В то время как девочек отдают в учебные заведения, где на ноги им натягивают черные чулки и где они учатся краснеть при одном только упоминании о человеческом теле, не говоря уж об этом изобретении дьявола — плоти (согласно уставу Мелтенхема, клеймящему наготу, воспитанницам полагается купаться в коленкоровых рубашках), мальчиков отсылают в колледжи, после окончания которых они с удивлением узнают, что им наряду с крикетом и службой в министерстве колоний изредка придется уделять время и женщинам.

Мало сказать, что в Англии ничего не делается для женщин. Там все обращено против них, и они сами в первую очередь. Вполне естественно, что каждый маленький мальчик стремится стать мужчиной, но в Соединенном Королевстве перед каждой маленькой девочкой ставится та же цель.

«Run like boys, girls, run!» («Бегайте, как мальчики, девочки, бегайте!») твердят воспитательницы Мелтенхема своей пастве, подразумевая при этом: «И вы не станете о них думать!» И Урсула бегала, как мальчик; спортивные упражнения выводили из ее организма вместе с токсинами все опасные мысли, которые могли бы зародиться в голове. В том возрасте, когда Мартина и ее подруги предавались романтическим мечтам, упивались пьесой Мюссе «С любовью не шутят», Урсула со своими сверстницами добивалась блестящих успехов в lacrosse [60] («лакросс») и распевала: I'm so glad… I'm not pretty!.. (Я так счастлива… я некрасива!)

Пусть летят годы, меняются правительства, войны потрясают землю — ничто не в силах стереть в душе англичанки след, оставленный уставом Мелтенхема. Даже в том, как спала женщина, на которой я женился, сказывалась система воспитания Мелтенхема. Как-то зимней ночью, вскоре после того как Урсула поступила в колледж, надзирательница, проверяя ледяные спальни, обнаружила, что девочка спит, свернувшись клубочком.

— Дитя мое, — обратилась она к ней, — неужели вы считаете, что подобную позу можно назвать благопристойной для сна? Вы только вообразите себе, что вдруг именно этой ночью господь призовет вас к себе? Разве корректно будет предстать в таком виде перед Всевышним?

С той самой ночи Урсула засыпала, как того требовал устав: лежа на спине, вытянув окоченевшие ноги и скрестив руки на груди. Согласен, такая поза вполне соответствует высеченным из камня королям и королевам, которые спят вечным сном под взглядом многих поколений в Вестминстерском аббатстве. Но чтобы провести ночь с нормально созданным мужчиной, существуют позы, более соответствующие обстоятельствам. Не скрою, внемля моим призывам, Урсула пыталась придать нашим ночам более супружеский характер и, бывало, засыпала в моих объятиях. Однако всякий раз она подсознательно уступала уставу Мелтенхема. И когда мне случалось проснуться, я обнаруживал рядом с собой застывшую статую.

Знаю… Не все англичанки спят таким образом. Не у всех дочерей Альбиона такие огромные ноги и мощные челюсти. Есть очаровательные англичанки. И уж если им дана красота — они хороши и за тех, кому в ней отказано. Есть англичанки с вулканическим темпераментом — и, когда их пожирает пламя страсти, они пылают за всю Великобританию и за ее доминионы. Урсула, конечно, представляла собой частный случай. Любовь ее просто не интересовала. Буря, разыгравшаяся на берегах Рика, навсегда улеглась. Ведь и самым робким случается переживать молниеносные вспышки дерзновенной отваги, но в конце концов природа берет верх.