Устал рождаться и умирать. Страница 1
Мо Янь
Устал рождаться и умирать
Mo Yan
LIFE AND DEATH ARE WEARING ME OUT
Copyright © 2006, Mo Yan
All rights reserved
Перевод с китайского Игоря Егорова
© Егоров И., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Главные действующие лица
Симэнь Нао
Богатый землевладелец в деревне Симэньтунь. Расстрелян, после смерти перерождается как осел, вол, свинья, собака, обезьяна, большеголовый ребенок Лань Цяньсуй1. Один из главных повествователей книги.
Лань Цзефан2
Сын Лань Ляня и Инчунь, председатель уездного торгово-снабженческого кооператива, заместитель начальника уезда. Один из главных повествователей книги.
Урожденная Бай3
Жена Симэнь Нао.
Инчунь
Наложница Симэнь Нао. После 1949 года выходит замуж за Лань Ляня.
У Цюсян
Вторая наложница Симэнь Нао. После 1949 года выходит замуж за Хуан Туна.
Лань Лянь4
Батрак семьи Симэнь Нао. После 1949 года крестьянин-единоличник, в конечном счете остается единственным в Китае.
Хуан Тун
Командир народного ополчения деревни Симэньтунь, бригадир большой производственной бригады.
Симэнь Цзиньлун
Сын Симэнь Нао и Инчунь. После 1949 года одно время носил фамилию приемного отца – Лань. Во время «культурной революции» исполнял обязанности председателя ревкома5 большой производственной бригады деревни Симэньтунь, потом заведовал свинофермой, был секретарем комсомольской ячейки, с началом политики реформ и политики открытости стал секретарем парторганизации, председателем совета директоров особой экономической зоны по туризму.
Симэнь Баофэн
Дочь Симэнь Нао и Инчунь, «босоногий врач»6 деревни Симэньтунь, вышла замуж за Ма Лянцая, впоследствии стала жить с Чан Тяньхуном.
Хуан Хучжу
Дочь Хуан Туна и У Цюсян, вышла замуж за Симэнь Цзиньлуна, впоследствии стала жить с Лань Цзефаном.
Хуан Хэцзо́
Дочь Хуан Туна и У Цюсян, жена Лань Цзефана.
Пан Ху
Герой корейской войны7, бывший директор и партсекретарь пятой хлопкообрабатывающей фабрики.
Ван Лэюнь
Жена Пан Ху.
Пан Канмэй
Дочь Пан Ху и Ван Лэюнь. Секретарь уездного комитета партии. Жена Чан Тяньхуна, любовница Симэнь Цзиньлуна.
Пан Чуньмяо
Дочь Пан Ху и Ван Лэюнь. Любовница, вторая жена Лань Цзефана.
Чан Тяньхун
Закончил уездное театральное училище по классу вокала, работал в деревне Симэньтунь с отрядом по проведению «четырех чисток»8, во время «культурной революции» зампредседателя уездного ревкома, впоследствии замдиректора труппы уездной оперы маоцян9.
Ма Лянцай
Учитель и директор начальной школы в Симэньтунь.
Лань Кайфан
Сын Лань Цзефана и Хуан Хэцзо, замначальника привокзального полицейского участка в уездном городе.
Пан Фэнхуан
Дочь Пан Канмэй и Чан Тяньхуна, ее настоящий отец – Симэнь Цзиньлун.
Симэнь Хуань
Приемный сын Симэнь Цзиньлуна и Хуан Хучжу.
Ма Гайгэ
Сын Ма Лянцая и Симэнь Баофэн.
Хун Тайюэ
Староста деревни Симэньтунь, председатель кооператива, секретарь партячейки.
Чэнь Гуанди
Начальник района, потом уезда, приятель Лань Ляня.
Книга первая
Ослиные мучения
Глава 1
Пытки и неприятие вины перед владыкой ада. Надувательство с перерождением в осла с белыми копытами
История моя начинается с первого дня первого месяца тысяча девятьсот пятидесятого года. Два года до этого длились мои муки в загробном царстве, да такие, что представить трудно. Всякий раз, когда меня притаскивали на судилище, я жаловался, что со мной поступили несправедливо. Исполненные скорби, мои слова достигали всех уголков тронного зала владыки ада и раскатывались многократным эхом. Несмотря на пытки, я ни в чем не раскаялся и прослыл несгибаемым. Знаю, что немало служителей правителя преисподней втайне восхищались мной. Знаю и то, что надоел старине Ло-вану [1] до чертиков. И вот, чтобы заставить признать вину и сломить, меня подвергли самой страшной пытке: швырнули в чан с кипящим маслом, где я барахтался около часа, шкворча, как жареная курица, и испытывая невыразимые мучения. Затем один из служителей поддел меня на вилы, высоко поднял и понес к ступеням тронного зала. По бокам от служителя пронзительно верещали, словно целая стая летучих мышей-кровососов, еще двое демонов. Стекающие с моего тела капли масла с желтоватым дымком падали на ступени… Демон осторожно опустил меня на зеленоватые плитки перед троном и склонился в глубоком поклоне:
– Поджарили, о владыка.
Зажаренный до хруста, я мог рассыпаться на кусочки от легкого толчка. И тут откуда-то из-под высоких сводов, из ослепительного света свечей раздался чуть насмешливый голос владыки Ло-вана:
– Все бесчинствуешь, Симэнь Нао? [2]
По правде сказать, в тот миг я заколебался. Лежа в лужице масла, стекавшего с еще потрескивавшего тела, я понимал, что сил выносить мучения почти нет, и если продолжать упорствовать, неизвестно, каким еще жестоким пыткам могут подвергнуть меня эти продажные служители. Но если покориться, значит, все муки, которые я вытерпел, напрасны? Я с усилием поднял голову – казалось, в любой момент она может отломиться от шеи – и посмотрел на свет свечей, туда, где восседал Ло-ван, а рядом с ним его паньгуани [3] – все с хитрыми улыбочками на лицах. Тут меня обуял гнев. Была не была, решил я, пусть сотрут меня в порошок каменными жерновами, пусть истолкут в мясную подливу в железной ступке…
– Нет на мне вины! – возопил я, разбрызгивая вокруг капли вонючего масла, а в голове крутилось: «Тридцать лет ты прожил в мире людей, Симэнь Нао, любил трудиться, был рачительным хозяином, старался для общего блага, чинил мосты, устраивал дороги, добрых дел совершил немало. Жертвовал на обновление образов святых в каждом храме дунбэйского [4] Гаоми [5] , и все бедняки в округе вкусили твоей благотворительной еды. На каждом зернышке в твоем амбаре капли твоего пота, на каждом медяке в твоем сундуке – твоя кровь. Твое богатство добыто трудом, ты стал хозяином благодаря своему уму. Ты был уверен в своих силах и за всю жизнь не совершил ничего постыдного. Но – тут мой внутренний голос сорвался на пронзительный крик – такого доброго и порядочного человека, такого честного и прямодушного, такого замечательного обратали пятилепестковым узлом [6] , вытолкали на мост и расстреляли! Стреляли всего с половины чи [7] , из допотопного ружья, начиненного порохом на полтыквы-горлянки [8] и дробью на полчашки. Прогремел выстрел – и половина головы превратилась в кровавое месиво, а сероватые голыши на мосту и под ним окрасились кровью…»
– Нет моей вины, оговор это все! Дозвольте вернуться, чтобы спросить этих людей в лицо: в чем я провинился перед ними?